Оказалось, что у них все еще в ходу восточно-римские солиды, силиквы и нуммии, причем первые часто делят на три части и перечеканивают в местные триенсы, а вторые уменьшают примерно на треть и изготавливают местные денарии. Солид все так же составляет одну семьдесят вторую часть фунта золота и равняется сорока местным денариям, каждый из которых равен десяти медным монетам весом чуть больше грамма. Впрочем, медь сейчас не пользуется спросом, потому что дешевые товары не продают, а обменивают, или предпочитают делить денарии на две и даже четыре части. В основном меняла занимается обменом арабских, называя их сарацинскими, монет — золотого динара (по местному маработлина), образцом для которого послужил солид, и серебряного дирхама (мигриалеса) весом чуть меньше четырех грамм. Динар равнялся десяти дирхамам или трем местным триенсам. Дирхам — четырем денариям. За операцию меняла брал, как договоришься, но в среднем около пять процентов.

Улица оружейников была узкой, от силы метра два в ширину, и короткой, лавок по пятнадцать с каждой стороны. Располагались они в двухэтажных домах. Первый этаж был из камня и служил мастерской, а второй — из дерева и являлся жильем мастера и его семьи. Больше всего было изготовителей копий и щитов. Наверное, это самый востребованный товар. В одной я заказал копье длиной четыре метра, во второй — пику длиной два семьдесят. Мне предложили готовые наконечники на выбор, и я остановился на бронебойном для копья и листовидном для пики. В третьей мастерской, где делали большие овальные щиты, договорился об изготовлении небольшого пятиугольного с умбоном и показал свой перстень, чтобы поняли, что надо нарисовать белой краской на темно-синем фоне. Настолько привык носить драгоценную побрякушку на пальце, что в бытность гезатом заказал в Риме новый перстень с александритом, на котором гемма-камея в виде розы ветров. Дальше шли мечи, в основном полуспаты, и кинжалы, а также кожаные шлемы на каркасе из железных прутьев или узких полос. У меня это всё есть. Изготовитель луков был всего один и способностей у него хватало только на простые охотничьи. Зато мастеров по стрелам набралось аж четверо. Я выбрал трех, которые показались более ответственными и мастеровитыми, показал каждому свои стрелы, объяснил, что древко должно быть каленым — склеенным из четырех частей и под втульчатый наконечник, перьев — два от чайки. У меня есть три десятка отличных стрел, а здесь надеялся купить еще шестьдесят хотя бы просто хороших. Договорились, что до обеда мастера изготовят по одной, после чего, если меня их работа удовлетворит, закажу остальные. В залог оставил полденария на троих.

Следующим был изготовитель наконечников для стрел — угрюмый кузнец с мускулистыми безволосыми руками, покрытыми маленькими шрамами отожогов, одетый в кожаный фартук. Я показал ему втульчатые наконечники трех моих стрел — граненый бронебойный, игольчатый противокольчужный и простой трехлопастной на воина без доспехов или для охоты на крупную дичь. Кузнец пальцами снял размеры, спросил, сколько каких надо. Я сказал, что по двадцать, причем по одному надо сразу отдать изготовителям стрел.

— По денарию за каждые три наконечника, — потребовал кузнец и нахмурился, ожидая, наверное, бурных оскорблений за нагло взвинченную цену.

Знал бы он, сколько я платил за наконечники в Константинополе! Деньги здесь сильно подорожали. Видимо, из-за нехватки драгоценных металлов.

— Хорошо, получишь полсолида, — согласился я.

Кузнец нахмурился еще больше и произнес:

— Нет, лучше заплати денариями. По одному за три наконечника.

Скорее всего, считать умеет только до десяти.

— Договорились! — улыбнувшись, сказал я и дал ему денарий за первые три, которые отнесет изготовителям стрел.

На соседней улице, такой же узкой и короткой, заказал у разных скорняков два колчана для стрел и тройную чересседельную сумку (две части свисают по бокам позади седла, а третья — на крупе между ними) и у разных шорников — трензельное оголовье, отличающееся от тех, что использовали местные всадники, путлища для стремян и у самого солидного с виду — седло с высокой передней лукой. Такие седла, как оказалось, сейчас не в моде. Еще больше поразило шорника мое требование набить подушку лосиной шерстью.

— Постараюсь найти такую, но не обещаю, — сказал он. — Мы обычно конским волосом набиваем.

— Если найдешь, получишь на денарий больше, — посулил я.

Как я уже понял, с деньгами у них тут туго, поэтому шорник из собственной кожи вылезет, чтобы выполнить мой заказ.

На следующей улице кузнецов, изготавливавших все подряд, я заказал у разных мастеров, чтобы сделали быстро, шпоры с колесиками-звездочками, которые кузнецу были в диковинку, пластины для шанфрона и пейтраля (защита головы и груди коня), стремена, которые здесь делают закрытыми спереди, чтобы нога не проскакивала. Поскольку у меня сапоги были с невысокими каблуками, потребовал открытые, нарисовав угольком на доске, какими именно, и внутри сделать прокладки из сыромятной кожи, чтобы было лучшее сцепление с обувью.

Услышав от менялы про арабские монеты, я малехо огорчился. Не помнил точно, когда арабы и ислам выйдут на международную арену, но это случится позже моей первой, «херсонесской» эпохи. Значит, в Крым можно не возвращаться, в двадцать первый век все равно не попаду. Поскольку переместился изрядно, решил выяснять, насколько именно. Для этого пошел в центр города, где должен быть собор, а в нем священник, который должен знать, какой сейчас год от рождества Христова или хотя бы от сотворения мира. По пути туда плутанул немного. Улицы были кривые и местами такие узкие, что два человека разойдутся только боком. Там отовсюду воняло испражнениями, как животных, так и людей. Видимо, римскую канализацию постигла та же участь, что и акведуки. Ближе к центру, где улицы стали шире, в двух дворах заметил колодец с «журавлем» — шестом, закрепленном на столбе, с конца длинной части которого свисало на веревке деревянное ведро, а к короткой части был прикреплен противовес из больших камней. Значит, и централизованное водоснабжение тоже приказало долго жить.

Центральная площадь была маловата даже для такого маленького города. Больше походила на двор замка барона средней руки. К моему удивлению, на площади был круглый фонтан из белого мрамора, действующий, женщины набирали воду в кувшины и ведра. Раньше, видимо, вода вытекала из какой-то фигуры, но сейчас круглый белый мраморный постамент был пуст. Фонтанчик поднимался сантиметров на пять над ним, и растекался во все стороны, шустро сбегая по постаменту в чашу, выложенную белым мрамором. На северной стороне площади был довольно большой трехэтажный дом с вырезанным из камня крестом над широкой, двустворчатой дверью. Именно привычный мне крест, а не Т-образный, как в предыдущую эпоху. До второго этажа стены были облицованы плитами из желтоватого мрамора. На первом этаже окна были закрыты деревянными жалюзи, а на втором и третьем — стеклянные. Мутноватые кусочки стекла разного цвета были вставлены в свинцовые рамы. Как мне сказали, это дом епископа, правившего городом. На восточной стороне площади, главным входом на запад, располагался храм, довольно простенький в сравнение с домом епископа, сложенный из плохо обработанного ракушечника. Если бы не каменный крест на коньке крыши, подумал бы, что это трактир. Местные архитекторы явно не дотягивали до римских. Все просто, если ни сказать, примитивно. В мою предыдущую эпоху римляне обеих половин империи называли этот стиль готика (от слова гот), то есть варварский.

В храме были полумрак, прохлада и вонь масла из буковых орешков, видимо, использованного в светильниках во время утренней службы. Икон на стенах не увидел. Вместо них были мозаичные изображения. Если в предыдущую эпоху Иисуса и апостолов изображали с бритыми лицами, молодыми и красивыми, то теперь они стали суровыми, бородатыми мужиками. Я не силен в библейских сюжетах, особенно при плохом освещении, поэтому решил, что это храм святого Николая, покровителя моряков. Такой больше подходил для моей легенды.

— Есть кто-нибудь? — довольно громко задал я вопрос.

— Что тебе надо, сын мой? — словно бы материализовавшись их левой стены в дальнем конце ее, за алтарем, спросил то ли священник, то ли монах, низкорослый и пухлый, облаченный в длинную, почти до пола, темную сутану, перехваченную поясом, замысловато сплетенным из белой и черной веревок.