Бандиты убивали советских активистов, продотрядовцев, громили комсомольские ячейки. Главарь банды был человеком жестоким и до крайности осторожным. Время шло, а напасть на его след никак не удавалось.
Тревожные сообщения продолжали поступать почти ежедневно:
«На железнодорожном перегоне Степная — Кущевка совершено вооруженное ограбление пассажирского поезда. Имеются человеческие жертвы».
«В хуторе Кутовом обстрелян продотряд. Четверо красноармейцев убиты, один тяжело ранен».
«Из коммуны «Свет Октября» угнан большой табун лошадей».
«В Азове убит секретарь хуторской комсомольской ячейки...»
Сколько еще человеческих жизней находилось под угрозой? Требовались срочные меры для обезвреживания банды.
Начальник Ростовского областного угрозыска Иван Никитович Художников был краток:
— Банда «Червонный туз». Слыхал?.. Займись срочно, Павел Феофанович!
Рыженко в раздумье листал тоненькую папку нового «дела»... Кроме двух рапортов да нескольких скудных показаний очевидцев, — ничего, что подсказало бы пути следствию. Разве что это вот... Павел перечитал наспех исписанный листок. Запись одного из свидетелей — пожилого крестьянина Свиридова. Разговор запомнился до деталей.
«...Мужик он из себя видный, крупный (это о главаре). Говорил мало. Больше плеткой указывал своим варнакам, что делать надобно. А так, вообще, по разговору видать, из образованных. Не кричал на нас. Не то, что его бандюги. Мы даже подумали, может, обойдется, может, ничего худого не сделают... А тут один из наших местных подкулачников шепнул ему что-то. Атаман аж в лице переменился. В мою сторону посмотрел и спрашивает так спокойно:
— А что, верно говорят, сын у тебя в продотрядовцах?
— А кто его знает, — говорю. — Разве нынче сыновья сказывают, куда они уходят?.. Не видали мы с матерью сына поди уже с полгода...
— Ишь, так и не видались? Ну, что ж, Сема, поучи его уму-разуму. Пусть знает, как детей воспитывать.
Подходит ко мне детина бородатый.
— Вставай, — говорит, — батя, лекарство примем. — И хохочет. — От насморку!
А в руках плеть. Всю спину, сучий сын, исполосовал. Мои ревут все, просят пощадить старика. А тот, «культурный», стоит и так ему вежливо:
— Ты, Сема, не увлекайся, конечно. Не до смерти, а так, для науки. Чтоб сам помнил нас да сыну заказал по чужим амбарам шастать!
Потом достал из кармана бумажку какую-то.
— Так, кто у нас тут еще проштрафился? Евдокимовы... Это, что в той крайней хате? Старшему плетьми можно, а сыновей — к стеночке. Заслужили, голубчики, — станичные комитетчики. А ну, ребятки, — говорит, — давай за ними!.. А потом вот этих, Сема...