– Тогда действуйте. Пожалуйста.

– Способ плохой. Но в исключительных случаях отчаянные обстоятельства требуют отчаянных мер.

– Каких?

– Редко – даже очень редко – ключевые улики попадают к нам с черного хода. По каналам, которые нельзя назвать стопроцентно законными.

Фиона во все глаза смотрела на меня. Ее щеки были мокрыми от слез, но она уже не плакала.

– То есть вы… – Она осеклась, затем осторожно продолжила: – Погодите. Что вы имеете в виду?

Так бывает. Не часто, далеко не так часто, как вы, вероятно, полагаете, но все же бывает. Потому что иногда полицейский позволяет какому-нибудь хитрожопому умнику себя разозлить, потому что какой-то ленивый ублюдок вроде Квигли завидует настоящим детективам и их проценту раскрываемости, потому что иногда детектив точно знает, что какой-нибудь парень вот-вот отправит свою жену в больницу или двенадцатилетнюю девочку – на панель. Потому что иногда кто-то решает поступить по собственному разумению в обход законов, которые поклялся соблюдать.

Я никогда так не делал – считал, что если не можешь раскрыть преступление честным способом, то вообще не заслуживаешь его расследовать. Я не стал бы закрывать глаза ни на подброшенную окровавленную салфетку или пакетик с кокаином, ни на дрессировку свидетелей. Никто и никогда не просил меня об этом – видимо, сослуживцы опасаются, что я сдам их отделу внутренних расследований, – и я благодарен им за то, что они меня к этому не вынуждают. Но я знаю о подобных случаях.

– Если в ближайшее время – скажем, сегодня – вы принесли бы мне улику, связывающую Дженни с преступлением, то я мог бы арестовать ее до выписки из больницы. После этого за ней будут следить, чтобы она не покончила с собой.

Когда в палате я смотрел на спящую Дженни, то тоже думал об этом.

Фиона несколько раз моргнула, обдумывая мои слова.

– Я? – пробормотала она наконец.

– Если бы я мог обойтись без вашей помощи, то не стал бы к вам обращаться.

Ее лицо недоверчиво напряглось.

– Откуда я знаю, что вы не пытаетесь меня подставить?

– Чего ради? Если бы я хотел просто закрыть дело и найти козла отпущения, вы бы мне не понадобились: у меня есть Конор Бреннан – он уже упакован и готов к отправке. – В конце коридора громыхнула тележка уборщика, и мы оба вздрогнули. Я заговорил еще тише: – Я рискую не меньше вашего. Если однажды вы решите кому-нибудь об этом рассказать – завтра, через месяц или через десять лет, – то в лучшем случае мне грозит внутреннее расследование, а в худшем – ревизия всех дел, которыми я занимался, и уголовная статья. Мисс Рафферти, моя судьба в ваших руках.

– Почему?

Ответов на этот вопрос было слишком много. Потому что она сказала, что уверена во мне, – и воспоминание об этом все еще дрожало в моей памяти маленьким, обжигающе ярким огоньком. Из-за Ричи. Из-за Дины, чьи губы, темно-красные от вина, произносят: “Никакой причины нет”. В конце концов я дал Фионе единственный ответ, которым мог поделиться:

– У нас была веская улика, но ее уничтожили. По моей вине.

– Что будет с Дженни, если ее арестуют? На какой срок?.. – спросила Фиона после паузы.