Пора валить?
Никогда, ни при каких обстоятельствах не становись эмигрантом. Так звучит третья заповедь великого и прекрасного англичанина Джереми Кларксона. Послушала бы я его, родись он в Советском Союзе и поживи в сегодняшней России. Уже год как любые застольные разговоры элиты неизбежно сворачивают на обсуждение того, куда валить, как валить и как сделать себе паспорт другой страны или, на худой конец, вид на жительство. Главная причина отъезда – безнадежность, простершая совиные крыла над мыслящей частью общества.
В семидесятые уезжали от убогого советского быта, от нищеты, от антисемитизма. Эмиграция начала девяностых почти сплошь колбасная. Свободы было хоть отбавляй, причем для всех: и для журналистов, и для бандитов, вот только есть было нечего и работать негде – разваливались целые отрасли. И семидесятники, и жертвы девяностых уезжали в поисках лучшей доли. И это принципиально важная деталь для понимания процессов вокруг нынешней эмиграции.
Эмиграция тех лет бежала от нищеты в надежде на достаток. Мы же ухудшаем жилищные условия. У нас есть няни и шоферы – мы от них отказываемся. Понимая, что на падающей российской экономике ничего не заработаешь, мы начинаем экономить на ресторанах и со временем приходим к принятию этого непростого решения. Нынешняя волна эмиграции – это не искатели лучшей жизни. Это беглецы от жизни безнадежной в безрадостную.
Отравлен хлеб и воздух выпит. Откуда берется ощущение полной безнадежности? У нас на родине сломан позвоночник общественного строя. Любое цивилизованное общество держится на общественном договоре – Конституции, который охраняет механизм «преступление-наказание». Этот механизм сломан «силовиками». Остальные – по меткому выражению блогера Сorpuscula, «слабовики» – чувствуют себя униженно и тревожно. Мой муж не был в России двенадцать лет. Вернулся. Иногда ему приходится вылезать из берлоги и заниматься бытовыми делами: ремонт, переезды, счета, соседи, ТСЖ. И вот после очередной «встречи с кретином в горах» он меня удивленно спрашивает: «Слушай, в этой стране нормальные люди-то вообще остались?»
…Портниха пропала с моими вещами, потом вернулась – чтобы испортить еще две новые вещи. Я плюнула, озверела, отнесла их к другому мастеру, но исправить так и не смогла. Звонок:
– Вы мне должны денег еще за две вещи.
– Вы же их испортили! Может, это вы мне должны?
– А я что, бесплатно, получается, работала?
– А я должна вам за порчу заплатить?
– Ну заплатите поменьше, я же время все равно тратила.
Из-за головотяпства бывшего шофера я получила сотрясение мозга и перелом носа. Он был на испытательном сроке, но работу все же не потерял, потому что нормальных в стране не осталось. И вот через два дня после своей преступной халатности, приведшей к моим тяжким телесным, зная, что у нас адская пора – прокуратуры, суды и надо ехать в главную «мусарню», он просит отпустить его на денек, потому что «в лесу лисички пошли». Можно было вырвать у него ключи и заорать на всю Ивановскую, топая ногами: «Пошел вон, дебил! Вон отсюда!». Но следующий дебил оказался еще хуже предыдущего: он пытался торговать историями из нашей с Игорем Малашенко сразу после самоубийства Игоря. Пока я лежала в больнице после попытки суицида. Когда его ткнули мордой, возмутился: «Меня упрекают в том, что я пытался продать свои дневники? Это мои дневники!»
Соседка сверху годами заливала купленную мной квартиру. Сгноила все перекрытия. Заразила квартиру плесенью. Условия ремонта своих аварийных санузлов и кухни выставила такие: половину за наш счет, а половину мы ей дадим в долг. Она не бедна, – у нее две квартиры на Патриарших, и обе она сдает по 250 000 в месяц. Не отдав ни копейки, она заранее торговалсь за каждую тысячу рублей. При этом дама постоянно проживает в Швейцарии, где такая ситуация априори невозможна.
Пострадавший от чужого головотяпства швейцарец не танцует вокруг вредителя с бубном, он идет в банк, который автоматом списывает деньги со счета виновного. Вот только в Швейцарии быть говном стоит слишком дорого, а посему сидеть там наша соседка будет тише воды ниже травы. А ей что – она всегда может отыграться за это в России: я вам нанесла ущерб и, если вы не хотите продолжения в том же духе, оплачивайте мне ремонт и давайте денег в долг.
Большинство россиян не уважают чужое время. Попробуйте купить, продать или сдать жилье, и вы убедитесь в моей правоте. Подруга продает дом. В описании четко указаны габариты, в наличии понятные фотографии. Дом находится далеко. Однако первые два претендента, осмотрев дом, фыркнули: «Для нас слишком большой», украв тем самым у подруги день. Некая девушка очень просила сдать ей квартиру. Нужно было срочно, и я, с ангиной, с температурой, поехала на другой конец Москвы. О том, что она не придет, девушка предупредила, только когда я была уже на месте. О том, что я еду больная, она знала.
Помощница периодически продает мои вещи. Из пяти человек, назначающих встречу, четверо не приходят.
Большинство россиян не уважают суд, что в общем-то понятно, но при этом в условиях нормального функционирования суда эти люди бы жить тоже не хотели. Когда беззаконие касается кого-то другого, а тем паче поворачивается к ним нужным боком – наши люди проявляют к нему удивительную благосклонность. Человек, случайно оказавшийся единственным свидетелем преступления, отказался давать показания и свидетельствовать в суде, потому что «ему это не надо». И сказал пострадавшему: «А если насильно заставите идти в суд, я все против вас скажу».
В Америке, например, и отказ от свидетельствования, и лжесвидетельствование – это преступление, которое порицается обществом.
Но, не смотря на все разногласия с общественным строем Запада, количество русских в любом уголке мира последнее время изумляет. Если лет десять назад русские в Центральный парк Нью-Йорка не забредали, предпочитая Бруклин, то сейчас идешь и вздрагиваешь: такое ощущение, что каждый третий – соотечественник. Русский в Нью-Йорке становится вторым языком. Итак, как же мы будем валить?
О липовом браке