Вертолет приближался, черная точка на белом небе становилась все больше, грохот лопастей усиливался.
– Иди же, Оскари. Ты сделал все, что мог. Я не хочу больше подвергать тебя опасности.
– А что будет с вами? – Я не на шутку разволновался: в любую секунду могли появиться люди Хазара и застать нас тут, на открытом месте.
– Я сам справлюсь.
– Нет, президент. У вас ничего не выйдет. – Понимая, как опасно промедление, я снова схватил президента за рукав: – Что, если…
Он высвободил руку:
– Если тот, кто помогает Моррису, может нас видеть, то и мои люди увидят. Они прилетят сюда, это только вопрос времени. – Президент взял меня за плечо и посмотрел прямо в глаза. – Оскари, я доверился тебе, а сейчас – твоя очередь верить мне.
Я пытался подобрать слова, чтобы переубедить президента. Он мне нравился, и я не хотел, чтобы он попал в беду.
Но я не успел и рта раскрыть, как президент поплевал в ладонь и протянул мне ее со словами:
– Спасибо за дружбу, Оскари.
Голова у меня разболелась от сомнений. Может, президент был прав. Может, мне и впрямь надо было спасаться, а ему – в одиночку разбираться с Хазаром. В конце концов, это была не моя битва. Да и «морские котики» должны были прийти на помощь с минуты на минуту.
Едва понимая, что делаю, я плюнул на ладонь и пожал президенту руку.
– Тебе пора, – промолвил президент.
Я все еще стоял в нерешительности.
– Пора, Оскари! Уходи!
Слова президента вывели меня из транса, и я поднял на него глаза. Он подтолкнул меня и повторил:
– Уходи!
Я повернулся и побежал прочь что есть силы, будто за мной гнался сам черт. Я перелез через каменную насыпь на краю поляны и скрылся в лесу, оставив своего нового друга позади.
Все происходило как во сне. Перед глазами возникали то Хазар, то Моррис, то оленья голова и папина записка. Картинки сменяли друг друга, а я все бежал и бежал. Ноги сами несли меня прочь. Все тело горело от адреналина, заставлявшего мышцы сокращаться быстрее и чаще. Я уклонялся от веток, огибал деревья и валуны, даже не понимая, что я делаю и куда бегу. Глухие удары ботинок о землю казались барабанным боем, который никогда не утихнет.
И все же он стих. Стих, когда все мысли вытеснила одна картина – лицо президента. Я остановился как вкопанный. Я будто влетел в глухую стену и теперь стоял посреди леса, пытаясь прийти в себя.