— Помню.

— Я не могла в это поверить. Из всех людей, которым ты мог позвонить, ты выбрал меня. — Николь растрепала мне волосы. — А я была в гнусном Нью-Йорке. В пригороде Нью-Йорка, если быть абсолютно точной.

— И как там? — спросила одна из девушек с округлившимися глазами. Она была симпатичной блондинкой с влажными голубыми глазами и свежим лицом. Я почувствовал, что могу в нее влюбиться.

— Там было пасмурно, — сказала я, имея в виду Прагу. — Мрачно и холодно.

— Нам действительно пора, — внезапно сказала Николь.

Я знал, что привлек внимание блондинки, но не знал, почему. Теперь знаю — внимание молодых девушек всегда привлекают задумчивые типы с недовольным видом. Я хотел пригласить ее к себе в комнату, лечь с ней в постель и послушать истории об ее жизни. Она представляла собой все, чего я желал в эти минуты. Всех, с кем я хотел быть. Она символизировала то, на что я надеялся в это мгновение.

Но моим мечтам не суждено было сбыться. Вместо этого Николь поцеловала меня в щеку и велела позвонить. Я смотрел, как они уходят, что-то возбужденно обсуждая.

На следующий день я отправился на вечеринку к Эллисон Фейнштейн. Она жила в двухэтажном домике под щипцовой крышей на Линвуд-Террас, улице с односторонним движением, на которой стояло всего семь домов. Как в дальнейшем пояснила Эллисон, ей этот дом купили родители. Они считали, что всегда смогут его продать после окончания дочерью университета. А если ей понравится Фэрвич, недвижимость можно оставить и приезжать сюда отдыхать. В любом случае, Эллисон заявила, что это лучше жизни в общежитии или на съемной квартире. Она слышала слишком много историй о насильниках, которые любит места обитания студентов, и о ворах, часто появляющихся в общежитиях.

Хозяйка встретила меня у двери, одетая в черное платье для коктейля. Тонкие руки были обнажены, на них выделялись неплохие мускулы. Волосы она зачесала назад и завязала в хвост блестящей серебристой лентой. Звуки, которые я всегда ассоциировал со «взрослыми» вечеринками, долетали из-за ее спины — звон бокалов, тихий гул разговора, который иногда прерывался вежливым смехом. На заднем фоне негромко играла музыка. Эллисон взяла меня за руку и повела в дом. Он нее пахло алкоголем — чем-то медицинским, вроде водки или джина. Щеки у девушки слегка раскраснелись.

— Выпивка на кухне, — сообщила она. — Бармен работает до десяти, поэтому у тебя еще остается пара часов.

— Мне больше и не требуется…

Она рассмеялась и похлопала меня по руке, затем показала на большой стол в столовой. По крайней мере, комната выглядела, как столовая.

На запястье у Эллисон блеснул браслет с бриллиантами.

— Еда там, но боюсь, на креветки ты опоздал.

Она снова рассмеялась, поцеловала меня в щеку и отошла.

Часом позже я стоял в дверном проеме, ведущем в кухню, рядом с миловидной первокурсницей, вместе с которой в прошлом семестре слушал курс литературы. Мы наблюдали за девушкой, усевшейся, скрестив ноги, на ковре в гостиной. Она выложила кокаиновую дорожку на зеркальце пудреницы. Кто-то включил стереосистему — джазиста Арта Татума. Симпатичная первокурсница вручила мне маленькую голубую таблетку, и я проглотил ее без колебаний. Интересно, а согласится ли она пойти со мной в мою комнату в общежитии? Но мне было слишком грустно, я слишком устал, чтобы флиртовать. Вместо этого пришлось стоять на одном месте и, словно зомби, слушать, как она все говорит и говорит про какую-то трагедию, случившуюся с родителями ее подруги. Они погибли в автокатастрофе во время зимних каникул.

— А я — сирота, — объявил я.

— Неправда, — сказала она и ткнула меня в бок.

Это была маленькая блондинка с тонкими запястьями, тонкой шеей, грудь у нее практически отсутствовала. В голосе слышался намек на южный акцент, он становился все более сильным с каждым стаканом.

— Сирота, — повторил я. — Я жил в приемной семье в Нью-Джерси.