— Не люблю Шекспира! — скривился друг. — У него все книжки маньячные какие-то.
— Почему? — Я недоуменно приподняла брови, питая давнее, проверенное на практике, а потому — почти благоговейное уважение к гениальному английскому писателю.
— Героини у него обязательно не только глупы, как курицы, так еще и мрут на каждой странице, будто мухи! Вот смотри, — начал увлеченно перечислять Фен. — Офелия сбрендила и померла, Дездемону придушили за грошовый носовой платок, Джульетта вроде как паленой водкой сначала траванулась, а потом и вовсе закололась для надежности…
— Все, все! Хватит! — Я с хохотом замахала руками. — Поверь, дружище, мне птичий грипп не грозит!
— Верю! — уважительно хмыкнул штурман. — Такую, как ты, и поленом не зашибешь! — В его голосе явственно проскользнули плохо скрытые нотки восхищения. — Сейчас я твоего разлюбезного Алехандро к экрану пущу, а то он мне уже всерьез кинжалом спину ковырять начал…
Мощный торс Феникса, полностью перегораживающий все зримое пространство, немного сместился в сторону, и я увидела золотисто-карие глаза любимого мужчины. Виконт выжидательно положил подрагивающие от нетерпения руки на консоль управления и приблизил свое лицо к экрану ровно настолько, насколько это оказалось возможно. В его правой ладони и правда виднелся крепко зажатый кинжал.
— Привет! — шепнул он чуть слышно.
— Ты сейчас монитор выдавишь, — поддразнила я. — Если хочешь встретиться, иди лучше через Врата. Теперь они настроены — и никаких сюрпризов отныне нам уже не подкинут…
— Я тебя люблю! — словно нехотя признался Алехандро, требовательно заглядывая мне прямо в душу. — Обещай, что больше ничего не натворишь!
Я мысленно прикинула — вроде бы наши приключения подошли к своему логическому концу.
— Обещаю! — как можно честнее сказала я, поймав себя на подленькой мысли, что подобное я ему уже, кажется, обещала, причем неоднократно. И что стабильно после каждого невыполнимого моего обещания перед нами в очередной раз — тут же, словно по закону подлости, возникала какая-нибудь новая, спонтанная неприятность…
— И мы всегда будем вместе? — продолжал настаивать любимый. — Обещай!
— Всегда! — согласно кивнула я.
«Кошмар, — панически мелькнуло у меня в голове. — Неужели он теперь собирается поместить меня в бархатное мягкое кресло, привязать крепкими сыромятными ремнями и заставить вязать ему носки? Нет уж, нет уж, на фиг, на фиг! Так и быть, потерплю еще чуток, как раз до прилета на Землю-2, а там — баста! Первым же делом издам соответствующий указ и объявлю строжайший стопроцентнейший матриархат!»
Спустя два дня я сидела на краешке заботливо восстановленной могилы Захарии Финдла и задумчиво вертела в руках березовую веточку с набухшими почками. Повинуясь теплу, струившемуся из энергетических браслетов, почки лопнули, и наружу выглянули благоухающие свежестью, скомканные, как конфетные фантики, нежные зеленые листочки. Я положила случайный подарок в изголовье могилы.
— За неимением цветов! — Я пытливо вглядывалась в каменные черты надменно застывшей посмертной маски директора. Мне нестерпимо хотелось спросить — обрела ли душа Захарии желанный покой, возможно, не без нашей посильной помощи? Но я все не решалась.
— Не знаю, с чего начать… — Я прокашлялась настолько растерянно, будто снова очутилась на храмовой площади Никополиса, вернувшись в день высадки. — Вот опять в самый ответственный момент я не потрудилась заготовить речь. Придется импровизировать. Докладываю по пунктам. — Я провела черточку на дерне у своих ног. — С «Ковчегом» все в порядке. Он под завязку загружен техникой, топливом, оборудованием и продуктами. На борту имеются больницы, лаборатории и заводы. В общем, настоящий летающий мегаполис, а не корабль. Ребят я будить не стала — пусть спят до Земли-2.— Я провела вторую черту. — Свободных камер у нас более чем достаточно, поэтому мы укладываем в них всех, кого смогли собрать. Людей, ламий, а еще — млекопитающих, птиц и насекомых. Не дословно следуя примеру библейского Ноя, беру каждой живой твари не по паре — а по три пары, обязательно репродуктивного возраста, из всех сохранившихся в природе видов. С расчетом, чтобы можно было попытаться наладить воспроизведение привычной для нас фауны в новом месте. Исключила только комаров, ибо жутко ненавижу этих мелких сволочей! Третье… — Я провела еще одну черту, но потом сердито чертыхнулась и стерла ее кончиком сапога. — Нет, это уже не для протокола. Скажи, ты доволен тем, как я постаралась воплотить в жизнь твои пророчества? Ну, хоть какой-нибудь мало-мальский знак подай…
Затаив дыхание, я с немой надеждой скосилась на каменную маску директора, но, похоже, усопший так и не собирался вступать в беседу со своей нерадивой ученицей. Я раздосадованно хмыкнула и быстро осмотрелась по сторонам. Еще не хватало, чтобы кто-нибудь застал меня в столь двусмысленной ситуации. Впрочем, я и сама четко не понимала, кому именно задаю столь важный вопрос — себе или Захарии Финдлу?
Вроде бы в воздухе запахло весной, но весной безрадостной и нехорошей. Черной она выдалась в этом году, последней… Чувство вины из-за загубленной и неспасенной Земли не уходило из моего сердца, хоть я и понимала, что сделала все возможное и даже невозможное в сложившейся непростой ситуации. Наверное, даже древние боги не смогли бы совершить большего, если бы они вдруг оказались на моем месте. При мысли о богах я поморщилась: зачем директор хотел сделать из меня богиню? Еще не хватало, чтоб люди на меня молиться продолжали. Слово «раб» звучит противно. «Раб божий» — противнее вдвойне. Ведь мы оба когда-то читали фантастику и прекрасно знаем — богом стать трудно. А быть им на протяжении достаточно долгого времени — еще труднее! Вон у тех же Стругацких, пока герой оставался богом, ему возбранялось проявлять какие-либо эмоции, совершать поступки, влекущие за собой воздействие на естественный ход событий, да и просто вмешиваться в жизнь людей. Он утратил смысл и вкус к жизни, став сторонним наблюдателем: равнодушным, циничным. А когда его человеческая сущность внезапно вышла из-под контроля холодного разума, он тут же перестал ощущать себя богом. Он стал — Человеком!
— Вот так-то, уважаемый директор! — Я чуть иронично похлопала ладонью по холодному надгробному камню. — Не боги вершат историю! Ее создают люди, ибо каждый из нас сам является творцом своей судьбы. Богами не рождаются. Все мы рождаемся людьми. И пусть нам достанет силы воли для того, чтобы в полной мере осознать, что же это такое — родиться, жить и умереть Человеком!