— Который вы благополучно загадили! — вполголоса буркнул Алехандро, но летучие мыши, как известно, обладают великолепным слухом.
Маарбах заметно смутился:
— Прошу, не судите нас строго: ведь мы — всего лишь жалкие обломки прошлого. Того прошлого, которого уже не возродить…
— Земля умирает! — не подумав об эффекте, производимом этими словами, жестоко информировала я.
Рыцарь печально вздохнул:
— Мы это чувствуем. Мы хотим уйти в небытие вместе с нашим миром, и если бы не ты, то никто уже не посмел бы прервать нашего предсмертного сна. Но ты пришла, обещание сбылось… — Он бережно взвесил в руке тяжелый локон моих рыжих волос. — Именно такая, какой и описывал тебя пророк Захария: горячая, словно пламя, и сдержанная, будто лед. Мы знаем, что ты ищешь. Но обретешь ли ты искомый дар судьбы — зависит только от тебя! Идем же, моя крылатая сестра, — он призывно махнул крылом, указывая куда-то за угол Храма, — я отведу тебя к Хизли!
— А кто он такой, этот ваш Хизли? — Феникс попытался пристать с расспросами, но Маарбах упрямо молчал, не обращая ни малейшего внимания на любопытного штурмана.
Мы обогнули здание с северной стороны, следуя за своим необычным проводником. Рыцарь подошел вплотную к фундаменту Храма, раздвинул сочные стебли полыни, буйно разросшиеся в прохладной тени, и продемонстрировал мне узкое отверстие лаза, откуда нестерпимо несло запахом давно не убиравшегося курятника.
— Наш отшельник стар и пуглив, а поэтому, — он оттолкнул Феникса, пытавшегося впереди меня протиснуться в тесный ход, — со мной пойдет только рыжая дева…
— Ну вот, — недовольно заворчал штурман, — опять все самое интересное достается Нике.
— Не пыли, Финик, — предостерегающе одернул друга Айм. — И на твою долю приключений хватит, тем более что ты со своими габаритами все равно не сможешь пролезть в эту дыру.
Я заговорщицки подмигнула рассудительному аналитику и гибко юркнула следом за Маарбахом, который, нещадно обдирая крылья, уже спускался в подземный ход…
Пресловутый туннель и правда оказался ужасно узким. Мой спутник недовольно ругался вполголоса, неразборчиво произнося непонятные мне слова. Комки сухой земли сыпались за шиворот, пыль забивалась в нос и рот, застилала взор, вынуждая меня ползти на ощупь, ориентируясь лишь на шум, производимый крупногабаритным рыцарем. Неожиданно лаз расширился, и я, не успев остановить поступательного движения, кубарем скатилась в большую яму, выстланную чем-то мягким. Несколько минут я отчаянно пыталась проморгаться, протирая глаза и одновременно с этим выплевывая набившийся в рот мусор. А потом мои зрачки начали привыкать к темноте, и я потрясенно вскрикнула, увидев нечто необычное.
В подземном жилище царил туманный полумрак, немного разбавленный синим, фосфоресцирующим светом каких-то неизвестных мне грибов, во множестве росших на стенах песчаной пещеры. Пол логова, а вернее, дно довольно сухой и уютной ямы выстилал толстый слой сброшенных перьев, в центре которых свернулось что-то мохнатое, снежно-белое…
— Хизли! — осторожно позвал Маарбах, и меня до глубины души тронула та робкая нежность, которая отчетливо прозвучала в его голосе.
— Пришел-таки, — насмешливо буркнул комок перьев, странно молодо и клекочуще. — А ее — привел ли?
— Привел! — торжественно откликнулся рыцарь.
— Это хорошо! — вновь донеслось из комка. — Теперь и умирать не жалко.
Сугроб белых перьев потянулся, распрямился, развел конечности и превратился в фигурку древнего старца, кажущуюся особенно тщедушной на фоне мощных, щедро оперенных крыльев. Его перья, ранее принятые мною за белоснежные, отливали благородной серебристой, самой настоящей сединой. Крохотная, голая и непропорционально шишковатая голова сидела на длинной, тощей шее, а из-под резко выступающих надбровных дуг на меня дружелюбно взирали лукавые молодые глаза — голубые, как весеннее небо.
— Подойди ближе, дочка! — просительно велел старик, по-детски любознательно и доверчиво. — А то я уже давно утратил способность двигаться: совсем старого ковбоя проклятое люмбаго[10] замучило…