– Все в порядке, Кадан. – Его прикосновение дает уверенность и тепло. – Мы их заберем, когда будем уходить.

– Но зачем оставлять их?

Безликий страж делает шаг вперед:

– Хоть мятежники и за решеткой, они могут попытаться использовать наши технологии как оружие. Они очень сообразительные, пусть и необразованные. Нельзя их допускать ни к каким средствам, которые помогут им совершить побег или причинить вред нигерийцам, работающим здесь. – Лицо под маской вроде бы смягчается. – Это для вашей же безопасности. И нашей.

Айфи смотрит на браслет, нехотя поворачивает одну из бусин, чтобы отключить его. Поворачивает бусину на ожерелье и снимает его. Отдает украшения охраннику, и он кладет их куда-то – куда, не видно. Айфи едва не тянется за Акцентом, но вовремя спохватывается. Снять Акцент – уже чересчур. Слишком болезненно. Он почти прирос к ней. Как сережка, но внутри уха. Без Акцента она совсем потеряется. Охранник не замечает ее попытки.

Удостоверившись, что все в порядке, он ведет их через узкий проход, который, расширяясь, превращается в большой коридор. Здесь все из камня, и, попытавшись включить Акцент, Айфи понимает почему. Чтобы блокировать сигналы. Чтобы никто не мог подключиться к более крупным сетям. Она пытается представить, как это – не просто не иметь доступа к сети, но даже не надеяться когда-нибудь получить его.

Повернув за угол, они оказываются в следующем коридоре, по одну сторону его – одиночные камеры, некоторые пустуют. Дверей нет, вход кажется свободным, но Айфи видит легкое мерцание в воздухе и слышит слабый писк сигнальной лампы: детей в камерах удерживает силовое поле.

– У них специальные ошейники, – объясняет охранник Айфи и Дэрену. – Чтобы не делали лишних движений. Как что-то недозволенное – их бьет током. Хотя некоторые приспособились к боли. Поэтому мы установили еще одно устройство, чтобы наверняка. Если заключенный уходит слишком далеко от места, где должен быть, ошейник взрывается.

Айфи содрогается от ужаса. Заглядывая в камеры, она видит мальчиков, грязных, одетых в какие-то отрепья. Их даже не отмыли. Большинство сидит с опущенной головой, тело совершенно неподвижно. Она не понимает почему – от стыда? А может, от злобы? Другие смотрят прямо в лицо тюремщикам, бесстрастно и одновременно вызывающе. У многих в глазах пустота.

– Их всех держат по отдельности?

Охранник взглядом сканирует каждую камеру, то и дело поворачивает голову, как в патруле.

– По отдельности держим старших, тех, кто прошел аугментацию. Они могут попытаться создать закрытые нейронные сети и устроить заговор.

– Все – мальчики? – Айфи чувствует, что спрашивает как ученый, а не как человек, обеспокоенный чужими проблемами. Ей это не нравится.

– В Биафре не особо ценят женщин. – Охранник усмехается. Вот и весь ответ.

Айфи хмурится. Это неправда, но что она может сказать? Что сама раньше жила с ними? Что солдаты, которые воспитали ее, были самыми неукротимыми бойцами? Что в их лагере женщины были и командирами, и учителями, и садовниками, и солдатами? Заговорить о Биафре так, что ее заподозрят в государственной измене?

– Семьи отправляют их воевать, потому что считают это патриотическим долгом. – Голос Дэрена тихий и ровный, будто он рассказывает про то, как передвигаются гусеницы. – Кто-то просто дичает в джунглях. Они только частично киборгизированы.

Дэрен заходит в одну из камер и смотрит на мальчика, свернувшегося клубком на полу.

– Неряшливая работа, между прочим.

Кажется, Дэрен еле сдерживается, чтобы не плюнуть на мальчика. Айфи никогда не видела его таким.

Она подходит ближе и поворачивается к охраннику.