Смутно доносится голос, вроде бы спрашивают, нужно ли ей воды. Подушки так приятно касаются тела. В них можно утонуть.

Сознание чуть прояснилось, и она понимает: если закрыть глаза, кошмары немедленно нахлынут. Она снова склонится над планшетом, который несколько лет назад протянул ей генерал-майор. Снова будет смотреть на то, что в тот день перевернуло ее мир.

Искромсанные, изувеченные тела. Беспорядочная куча рук и ног. Некоторые изрешечены пулями. На месте оторванных рук у одних видны провода, у других – кости, еще не побелевшие от солнца. Желчь поднимается в горло Онайи, но ее побеждает холод. Тело леденеет. Что-то очень важное вымерзает глубоко в ней.

Наверху страшной свалки – а там явно убитые недавно – лежит то, что осталось от Айфи. Она изуродована до неузнаваемости.

Онайи известно: самое правильное – плакать. Но она не может горевать даже сейчас. Сколько ни горюй, Айфи не вернешь. Убийства тоже не помогут. Но Онайи знает, что делать дальше. И она держится за это знание, как за обломок дерева в океане, покрытом нефтяной пленкой. Это все, что у нее осталось.

Когда Онайи выбирается из воспоминаний, за окном джипа виднеются одноэтажные и двухэтажные магазины делового центра Энугу. Столица Биафры. Страна игбо. Над магазинами там и сям возвышаются многоэтажки с крошечными квартирами. Это однокомнатные помещения, жители которых делят общую кухню. Квартирки смотрят друг на друга, и здания образуют квадрат, в центре которого – вход. Она слышала, что такие жилые комплексы называли «лицом к лицу».

Флаги развеваются на ветру, который дует с холмов, окружающих город.

На улицах полно людей, они расступаются, когда проходит колонна военных. Онайи не слышит, как прохожие выкрикивают приветствия, только видит, что их рты беззвучно двигаются. Дети бегут рядом с джипами, размахивая флагами. Ojukwu, nye anyi egbe ka anyi nuo agha! Оджукву, дай нам оружие, чтобы сражаться!

Чибуикем Мозес Тунде Оджукву. Премьер-министр Биафры.

В конце концов джип останавливается во дворе жилого комплекса. Из некоторых окон за ними наблюдают. Чинел протягивает руку, чтобы помочь выйти Онайи, но она отмахивается, выжидает секунду и спрыгивает на твердую землю. Еще несколько секунд на то, чтобы собраться с силами, – и распрямляется.

Чинел проводит Онайи через двор, где дети ухаживают за садом под присмотром седобородого человека. Должно быть, учитель. Они идут к лифту, который поднимает их на несколько этажей.

Свет в коридоре пробивается только через окно в дальнем конце. Когда они добираются до последнего блока квартир, Чинел прижимает электронную карточку-ключ к замочной скважине. Дверь плавно отъезжает.

Внутри – кровать и больше ничего.

– Я им сказала, что тебе ни к чему роскошь типа телевизионных обоев и корзины с фруктами, – говорит Чинел, улыбаясь. – Тут мало кто видел солдат, пришедших с фронта. – Она мягко похлопывает Онайи по спине. – Ты должна отдохнуть. Говорю не только как друг, но и как твой командир. – Она вкладывает карточку-ключ в ладонь Онайи и сжимает ее пальцы. – Не выходи без карточки, а то останешься снаружи. – Чинел делает шаг за порог. – Кто-нибудь из девочек придет к тебе утром. – Ее лицо смягчается. Шутливость пропадает, и в глазах светится грусть. – Хорошо, что ты дома, сестра моя. – Чинел улыбается и закрывает за собой дверь.

У Онайи снова болят руки и ноги. Она ложится на кровать, устраивает голову на подушке и чувствует облегчение.

По коридору кто-то бегает, топает и скачет, прямо у нее за дверью. Она слишком устала и не может двигаться. Потом слышатся голоса детей.

– Тыщ-тыщ-тыщ-тыдыщ! – кричит один ребенок.

– Дррр-та-та-та-та, – дробью отбивает второй.

И еще:

– Бах! Бах! Ба-бах!