Лееб:
На Волхове явно просматриваются наступательные замыслы противника в полосе 61-й пехотной дивизии. Южнее устья реки Тигода противник начал атаку. Кроме того, в этом же районе, но на восточном берегу Волхова отмечено от трёх до пяти вражеских батальонов. Противник может перейти в наступление либо в районе 1-го армейского корпуса, либо атаковать в направлении Чудово. Обстановка на правом фланге 1-го корпуса остается напряжённой. Противник атакует здесь в направлении Киришей.
Войска сильно страдают от крайне жестоких морозов.
Буров:
Вчерашняя прибавка не могла ещё, конечно, сказаться – смертность в городе по-прежнему велика. Мёртвые – в простынях, скатертях, лоскутных или байковых одеялах, иногда в портьерах. Не хватает грузовиков для кладбищ. И главное – так мало сил у живых, чтобы хоронить мёртвых.
Продолжая развивать наступление, 54-я армия, действующая на Волховском участке Ленинградского фронта, освободила ещё несколько населённых пунктов. На поле осталось свыше 400 убитых вражеских солдат и офицеров. Захвачены трофеи, в том числе самолёт и семь орудий.
Надо хоть как-то защититься от холода. Зима, как назло, выдалась суровая. Сегодня, например, мороз перевалил за 23 градуса. Принято постановление организовать дополнительно изготовление 18 тысяч печей-времянок, названных ещё в годы Гражданской войны почему-то «буржуйками».
Скрябина:
Умерла наша соседка, старушка Каролина. Не помогли ей сбережения, которые откладывала она из княжеской пенсии. Перед смертью мы общими усилиями перетащили её из кухни, где она лежала на столе, устроили её в комнате с окнами, забитыми фанерой. Укутанная платками, шалями и одеялами, старушка пролежала ещё сутки. Непрерывно бормотала какие-то эстонские молитвы или, может быть, проклятия.
Мне становилось страшно, когда я заходила её проведать. Нужно было сделать невероятное усилие над собой, чтобы войти в эту мрачную комнату, подойти к кровати, проверить, живёт ли ещё это существо, уже потерявшее человеческий облик.
Вчера вечером мне удалось по карточкам получить кильки. Так как у меня была и карточка Каролины, то я решила попробовать покормить её. Трудно представить, с какой жадностью она, уже полутруп, поглощала еду. Даже жутко было смотреть, как она запихивала в рот эти кильки. А через час она скончалась.
Буфф:
Первый день после Рождества прошёл в целом спокойно. Противник, казалось, тоже устал и почти не давал о себе знать. У нас было тихо. С передовой приходили такие же донесения: «Полное спокойствие на участке фронта». Значит, наши храбрые пехотинцы помимо своей тяжёлой караульной службы также получили возможность маленького рождественского покоя вопреки всем ожиданиям. У меня всё относительно хорошо, только отморожены четыре пальца на ногах. Омертвевшая ткань отслаивается, и уже выросла новая кожа. Это продлится ещё несколько дней, затем, думаю, всё будет в порядке. С помощью средства против обморожения, которое я получил в посылке, и соблюдая предосторожность, я смогу эту зиму перенести без последствий.
В Ленинграде и под городом от холода в этот период страдали все: и защитники, и агрессоры. Даниил Гранин в книге «Заговор» рассказал, как пленный немец «стал растирать пальцы на ноге, и два пальца отломились». Впервые он увидел, «как у человека ухо отвалилось как сухарь, остались лохмотья кожи».[94]
В документах блокадного времени печки, о которых пишет Буров, назывались «времянками». Но в обиходе все ленинградцы называли их «буржуйками». Печки изготавливались из кровельного железа, вначале самостийно, а с декабря уже и промышленным способом. В основании они не имели кирпичей, поэтому давали тепло до тех пор, пока в них что-нибудь горело. Тем не менее, буржуйки спасли жизнь многих ленинградцев. К сожалению, они являлись также причиной многочисленных пожаров. Поэт и автор-исполнитель песен Александр Городницкий рассказал в документальном телефильме «Дети блокады»,[95] как от неосторожного обращения с огнём сгорел в феврале 1942 года многоэтажный дом № 38 на 7-й линии Васильевского острова, в котором проживали десятки семей, в том числе и он сам с родителями. Городницкому тогда было восемь лет. Блокаду он запомнил на всю жизнь, эта тема – центральная в его выступлениях.
Страшно читать строчки, написанные Скрябиной про уход из жизни человека. В декабре 1941 года люди из-за голода дошли до полного безумия, еда поглощала все мысли. Находясь в «полутрупном состоянии», без пяти минут мертвецы находили в еде последнюю радость жизни.
Петербургский историк Сергей Яров приводит в книге «Блокадная этика» отрывки из дневника человека, ослабленного недоеданием. Но голодом это ещё нельзя было назвать. Его чувства отличались от тех, кто дошёл до стадии дистрофии и буквально умирал от истощения. Автору этого дневника, бывшему райкомовскому работнику, удалось прикрепиться на питание в ясли в качестве инспектора детских заведений. Он не скрывал радости от своей удачи, отметив, что это значительно лучше, чем питание в столовой райкома. Яров, исследуя данный эпизод, делает примечательный вывод: он не мог не понимать, что, угощая его, воспитатели брали хлеб голодных детей. Но он не считал это воровством или низким для себя поступком, поскольку рассуждал, что не силой отбирал эту еду, а ему сами её давали. Яров дальше обобщает: человек сочувствует горю других, но отстранённо. Его собственная жизнь ему важнее.
Лееб:
Бои за Волхов можно сравнить по значению с обороной крепости. Кириши, ставшие опорным пунктом, также укреплены силами 1-го армейского корпуса, которому удалось оторваться от противника и занять полосу обороны в этом районе. Остаётся только надеяться, что дивизии, входящие в состав корпуса, способны защитить себя от сильного мороза.
В полосе обороны 18-й армии также отражены все атаки противника. Таким образом, на всём фронте достигнута определённая стабильность.