Многочисленные письма, которые я получил из дома в последнее время, были для меня всякий раз радостью и крепнущей гарантией того, что мы вновь когда-нибудь встретимся. Здесь, когда так далеко находишься от дома, замечаешь, как любишь своих близких и что мы значим друг для друга. Лишь здесь понимаешь, что значит Родина и какими нитями с ней связан. Наши предки приравнивали слово «заграница» к понятию «чужбина». Сейчас мне стало совершенно ясно, что они под этим понимали. Не где-нибудь на Западе: не в Голландии, Бельгии или во Франции, а именно там, где тебя окружает однообразный лес, равнины, покосившиеся от ветра деревянные избушки, где нет ни железных, ни автомобильных дорог, в этом огромном пространстве бесконечной России, понимаешь, что тут «за – граница» в истинном смысле этого слова.
Какой печальной должна быть судьба наших военнопленных (недавно называли 30 000 пропавших без вести), и как их жаль. Их, а также всех других военнопленных – а это многие миллионы – надо ежедневно вспоминать в молитвах.
Отцу я отправил доверенность на право распоряжаться моим счётом в банке. Мне деньги сейчас не нужны в отличие от моих родных, находящихся в Германии. Ведь они, как и все окружающие их люди, страдают от лишений. Это принесёт им хоть какое-то облегчение, чтобы пережить тяжёлое время. Я же нахожусь на полном солдатском довольствии, и что будет завтра со мной – это я вверяю Всевышнему.
Хочется пожелать моей дорогой семье всего хорошего в новом году. Я смотрю в него с надеждой и охотно расстаюсь с прошлым, сидя в блиндаже под промёрзшей российской землей.
Автор:
Буров написал о так называемой малой Дороге жизни, проложенной по Финскому заливу. О ней в истории ленинградской блокады упоминается намного реже, чем о ледовой трассе через Ладожское озеро. Но помнить о ней нужно: по ней тоже переправляли войска и доставляли продовольствие. 14 января 1944 года переброшенная по этой ледовой дороге 2-я Ударная армия начала операцию по полному освобождению Ленинграда от немецкой блокады.
Буфф мог лишь предполагать, что творилось на самом деле в осаждённом Ленинграде. В его словах не ощущалось сочувствия. Но в них не было и враждебности. Скорее им двигало любопытство и стремление понять: что же за люди эти русские? Почему они не сдаются? Париж, Роттердам и другие западноевропейские города капитулировали сразу же, но в России всё было иначе.
Буфф не испытывал вражды и к пленным русским солдатам, работавшим на огневой позиции его батареи. Примечательную характеристику отношения к пленным на войне дал немецкий писатель Хассо Стахов: «После того как пленный был допрошен и уже не представлял ценности, либо вообще отказывался что-либо говорить, его дальнейшая судьба становилась совсем хрупкой. Особенно ярко это проявлялось в начальный период войны. Лишь от пяти до семи процентов захваченных немецких и русских солдат пережили плен в 1941 и 1942 годах. Но когда требовалась помощь в транспортировке раненых, переноске грузов, строительстве дорог, валке леса, то для пленного это означало сохранение жизни, так как была востребована его рабочая сила».[90]
В этот же день учёный-востоковед, сотрудник Эрмитажа Александр Болдырев сделал запись в своём дневнике. Строчки проникнуты безысходностью. В его восприятии огромный осаждённый город сдавлен мраком, морозом и голодом. В надрывных судорогах мечущийся в добывании скудного пайка. Многотысячные, ночные, круглосуточные очереди и по крохе привоз в магазины. Постоянный обстрел. Замерший транспорт. Смерть на улицах. Склады непогребённых на кладбищах. Полная неизвестность. Вести о далёких, далёких наших победах вздёргивают в конвульсии измотанную силу надежды.
Лееб:
Доклады фюреру о том, что группа армий «Север» уже длительное время испытывает нехватку личного состава, возымели успех. Выделены ещё две дивизии. Впрочем, прибудут они лишь в январе.
К исходу дня стало ясно, что отвод 39-го моторизованного корпуса и 1-го армейского корпуса идёт планомерно. Продолжает нормализоваться обстановка в районе железнодорожной станции Погостье, так что следует надеяться на освобождение из окружения одной из рот у населённого пункта Бараки.
Буров:
В последних известиях по радио передано сообщение о том, что Ленинградский педагогический институт имени Герцена провёл ускоренный выпуск. Направление в школы получили 242 молодых педагога.
Автор:
Для Лееба окружение даже одной немецкой роты было чрезвычайным событием, которому он уделил место в своём дневнике.
В Красной армии целые полки уходили в никуда из-за необдуманных, преступных действий малограмотных командиров. Николай Никулин воевал сержантом на Волховском фронте в районе Погостья. В книге «Воспоминания о войне» он так оценивал советское и немецкое военное руководство: «Мой командир пехотного полка, как поговаривали, выдвинулся на свою должность из начальника банно-прачечного отряда. Он оказался очень способным гнать свой полк вперёд без рассуждений. Гробил его множество раз, а в промежутках пил водку и плясал цыганочку. Командир же немецкого полка, противостоявшего нам под Вороново, командовал ещё в 1914–1918 годах батальоном, был профессионалом, знал все тонкости военного дела и, конечно, умел беречь своих людей и бить наши наступающие орды».[91]
Лееб:
Положение со снабжением принимает катастрофические формы. Вчера в каждую из армий поступило лишь по одному эшелону с предметами снабжения вместо положенных семнадцати. Если не удастся добиться кардинального поворота, то создастся очень тяжёлая ситуация.
Буров: