Буров:
Принято постановление об упорядочении работы бань и прачечных и организации стационаров для ослабевших жителей: городской стационар на 400 мест, районные – на 200–300 мест каждый. Впоследствии в Ленинграде действовало 109 стационаров. Они спасли жизнь многим тысячам ленинградцев.
Голод причиняет людям страдания и уносит тысячи жизней. 27 декабря умер академик Сергей Александрович Жебелев, известный своими работами по истории Афин эллинской эпохи.
На Ладоге дела ухудшились. 27 декабря удалось доставить в Ленинград только 774 тонны продовольствия. Пурга заметает ледовую дорогу.
Скрябина:
Уже два дня мёртвая Каролина лежит на своей постели – хоронить некому. Как ни старались вызвать её родственников, они не приходят. Милиция и домоуправление не успевают убирать покойников. Что же станет с нашим городом, если смертность будет расти?
Люди стоят в очередях угрюмо и молча. Не слышно даже обычной перебранки. Все ослабели, отупели, устали настолько, что стали совершенно равнодушными ко всему, что может с ними случиться.
Автор:
Об академике Жебелеве написал не только Буров. Сотрудник Эрмитажа А. Болдырев пометил в своём дневнике: «На улице сделалось плохо академику С. А. Жебелеву. Говорили, что даже умер, но это, кажется, неверно (Жебелев умер только через несколько дней). Странно, ведь академиков, кажется, подпитывают». Странного на самом деле тут ничего не было. Несмотря на то, что академик Желебов являлся крупнейшим историком античного мира, переводчиком произведений Аристотеля и Платона, он не входил в число лиц, наделённых так называемым литерным пайком. Он не был членом партии, не умел ловчить и выкручиваться. Поэтому его смерть в блокадную зиму 1941 года стала закономерной. Сам Болдырев выжил благодаря тому, что правдами и неправдами умудрялся иногда получать тройной паёк, о чём также написал в своём дневнике.
В то же самое время на Кондитерской фабрике им. Самойловой изготавливались шоколадные торты, которыми руководство города одаривало избранных. С. Яров рассказывает об этом в книге «Блокадная этика»: «Руководители, выступавшие от имени партии, вели себя так, словно продолжалась мирная жизнь, и можно было, не стесняясь, отдыхать в театре, отправлять торты артистам и заставлять библиотекарей искать книги для их минут отдыха».[96] Таких избранных было не так уж мало: несколько десятков тысяч. Но в масштабах гигантского города это количество являлось незаметным хотя бы потому, что свои привилегии они не афишировали. Широкие слои населения об этом могли лишь догадываться.
Лееб:
Сейчас необходимо задействовать все силы до последних резервов, чтобы остановить противника. Лишь после того, как он будет отброшен с большими для него потерями, появится надежда на то, что он откажется от своих масштабных оперативных замыслов на эту зиму.
Удастся ли противостоять ему своими слабыми силами, растянутыми на большие расстояния, а также малочисленными резервами, этот вопрос остаётся открытым.
Буров:
Закончилась тихвинская наступательная операция, начавшаяся 12 ноября. В тяжёлых боях, которые велись на фронте шириной в 150 километров, наши войска продвинулись на глубину от 40 до 100 километров.
Одиннадцатилетняя ленинградская девочка Таня Савичева сделала в этот день первую запись в своём дневнике: «Женя умерла 28 декабря в 12.00 часов утра 1941 г.». Всю семью унесла блокада. Не выжила и сама Таня.
Скрябина:
Сегодня на рассвете меня разбудил вопль соседки Куракиной: «Скорей вставайте, бегите за хлебом, прибавка!». Об этой долгожданной прибавке уже много говорили, но никто не верил. Оказывается, всё же прибавили: иждивенцы будут получать двести граммов, рабочие – триста пятьдесят. Но теперь уже многих это спасти не может.
Буфф:
Оставшиеся рождественские дни прошли спокойно. Лейтенант Брукманн, который теперь командует на огневой позиции, более приятный начальник, чем нервный «папаша Рихтер», отныне руководящий тыловыми службами на достаточном удалении от нас.