– Видел я очень похожую на твою сестру молодую красавицу в Кафе, на службе у отца Георгия. На ней был сарафан, как раз вышитый по краям красными жар-птицами и заморскими цветами, и травами. На вид девушке было лет четырнадцать-пятнадцать. Только волосы у нее были коротко острижены, как у мальчишки. Жива она была и здорова, молилась в церкви истово. Исповедоваться хотела, да за ней хозяин прислал гонца, и они ушли, не отстояв до конца службы.

– А что, звали ее княжной Хворостининой? – спросил воевода.

– Что ты, Дмитрий Иванович, если бы татары узнали, что она твоя сестра, то враз бы жизни лишили, чтобы тебе досадить. На ней был простой крестьянский сарафан, да и звал ее гонец не Анастасий, а как-то иначе. Уже не упомню как.

Хворостинин стал расспрашивать у монаха малейшие подробности про его встречу с сестрой в плену, но тот мало что мог добавить к сказанному. Единственно, он слышал потом от того гонца – пленного казака, который, оказывается, был собственностью того же Тавила, но жил не за решеткой в пещере, как он, а у рабовладельца в доме, что сестру князя собираются увезти во дворец самого Девлет-Гирея, в качестве золотошвейки. Покупатели из приближенных хана искали мастериц, услышали от кого-то про удивительные узоры у нее на сарафане и купили девушку вышивать одежды любимому ханскому сыну, который недавно приехал из Стамбула.

– Видишь, князь, – успокаивал Иллиодор разволновавшегося Хворостинина, – Господь Бог нежданно-негаданно прислал тебе известие через меня, что сестра жива и здорова. Угоден ты, и сестра твоя угодна Всевышнему, потому и заботится Он о вас.

– А когда придет следующая весть от Анастасии? – с надеждой в голосе спросил князь монаха.

– То один Господь знает, а нам, смертным, это неведомо. Но, думаю, что весть придет обязательно. А может и сама сестра явится сюда по воле Всевышнего. Будем молиться и надеяться.

– Иллиодор, – вдруг спросил князь. – А ты хотел бы стать священником?

– Я, княже, уже выбрал свой путь и стал монахом, – ответил Иллиодор. – Теперь посвящу свою жизнь общению с Богом. А священствовать это постоянно общаться с людьми. Одно с другим трудно совместить.

– Каков ты, Иллиодор! – ответил ему возмутившийся Хворостинин. – Сам решил скрыться в монастыре, а все остальные должны в одиночку душу свою спасать. Это тебе повезло на Афон попасть, пообщаться со старцами, к святыням, что в Свято-Пантелеймоновом монастыре хранятся, прикоснуться. А что простому человеку делать? Ему в одиночку, без священника, трудно спастись. Короче, будешь мне помогать как священник во время битвы или будешь прятаться в одиночестве в монастыре?

– Прав ты, Дмитрий Иванович, у священника больше возможностей людей утешать. Но кто меня в сан посвятит, если я все время в разъездах провожу, а правящие архиереи таких в священники не поставляют? А что спросил-то?

– Да так. Думаю все про то, как мне басурман вернее победить, – ответил князь ему неопределенно.

Архимандрит Дормидонд

Преподобный Герасим Болдинский, икона XVIII в.

Монастырские общины на Руси образовывали люди, искренне верующие и страх Божий ведающие. Такие люди собирались вместе, чтобы легче было жить в соответствии с евангельскими духовными принципами и избегать соблазнов материального мира.

Посвящавшие себя монашеской жизни, люди передавали общине свои богатства, отрекались от семьи и родственников, проводили все время чередуя молитвы с трудами по добыче средств пропитания. Жили монахи в кельях, совместно питались, совместно трудились, совместно молились, относились друг к другу как братья.

Братия выбирала себе настоятеля, которому беспрекословно подчинялась, а также его помощников: келаря, распоряжавшегося хозяйством, казначея, ведавшего общими доходами, дьяка, ведшего переписку с внешним миром и фиксирующего историю общины.

Монахи трудились в поле, пасли скот, занимались ремеслом. Они изготовляли также церковный инвентарь, писали иконы, переписывали богослужебные книги.

Братия строила для себя храмы, но они были открыты и для живших неподалеку посадских или крестьян. При монастырях открывали для прихожан больницы, богадельни, гостиницы – странноприимные дома. Для подготовки священников и образования прихожан монахи открывали школы.

Монахи, жившие среди язычников, проповедовали им слово Божье и обращали в христианство.