Я уже обратил внимание на то, что наше пребывание в Аиде подействовало на него весьма плодотворно. Васькина речь стала чуть ли не образцом правильной литературной речи. Чему, надо сказать, он и сам в немалой степени был удивлен. В его устах все реже звучали слова-паразиты. А может быть, это воздействие Аида, древнейшей цивилизации, пусть и загробной.
Горная узкая тропинка сделала еще один крутой поворот, и перед нами открылась феерическая картина. Мы застыли на месте и какое-то время стояли безмолвно, наблюдая панораму. На крутую гору отовсюду упорно, как муравьи, карабкались люди. Хотя слово «люди» не совсем уместно, когда речь идет об Аиде. Людьми они были в той земной жизни. Но, как любит говорить один мой хороший знакомый, «это неважно». Тут бы я с ним поспорил. Что может быть важнее жизни и смерти? Это рождение человека совершенно случайно и необязательно. А вот смерти еще никому не удалось избежать. Это – увы! – суровая закономерность. А закономерность всё-таки лучше, чем случайность.
Эти существа не просто карабкались. Каждый из них перед собой катил огромный каменный шар. И даже на расстоянии было заметно, каких трудов это им стоило. Передвигались они с черепашьей скоростью. Издалека даже казалось, что они застыли на месте.
– Что еще за игра такая? – удивился Васька. – Новый вид олимпийского многоборья. Что-то типа горного кёрлинга? Вообще-то клёво! А если не удержат, и этот шарик покатится на них?
Он остановился. Сделал козырек над глазами, потому что светило прямо нам в лица.
– Я даже знаю, как она называется. Стоун-плэй! Или что-нибудь в этом роде. И придумали это безобразие какие-нибудь шотландцы! Ох, уж эти мне шотландцы! Тароваты на выдумку!
– Но ты же всегда нас уверял, что ненавидишь английский! И в нем не в зуб ногой! – сказал я. – И на тебе такое! Стоун-плэй! Даже я бы не додумался! Молодца, Василий!
– Мало ли что я наговорил! – пробурчал Васька. – Это же было в совершенно другой жизни. Кажется, друзья, я становлюсь мудрым и эрудированным, как Леонардо ди Каприо. Почему кажется? Это точно! Скоро я превзойду этого Леонардо ди Каприо.
– Ты хотел сказать, «как Леонардо да Винчи»! Леонардо ди Каприо – это актер из Голливуда.
– Да! Именно это я и хотел сказать! Только язык как-то запутался между зубами. Он один, а зубов много! И как ему не запутываться, когда некоторые в двух соснах запутываются.
– Мой друг Василий, это Сизифы, – сказал я. – Но почему их так много? Он же был один, насколько я помню. О нем даже миф сложили. Получается, что у него были наследники?
– Адам тоже был когда-то один, – проговорил Вергилий. – Хотя этот круг не кажется таким кошмарным, как тот с маньяками. Но это только кажется. Наказание, которое они понесли на веки вечные, ужасно. Вы сами убедитесь в этом. Видите, вон то существо, которое почти добралось до вершины? Остались считанные метры, несколько рывков.
Вергилий протянул руку. Мы вгляделись. Возле самой вершины шевелился небольшой, как муравьишко, человечек.
– Дни, недели, а, может быть, даже месяцы понадобились ему, чтобы толкать этот камень до вершины. Месяцы невероятного труда! Изнуряющего! С утра до заката.
М-да! Жалкое зрелище! Круглый каменюка был в раза три больше человечка. Смотреть даже страшно.
– Сколько раз он был на грани отчаянья, уверенный, что больше он не сможет этот каменный шар продвинуть и на сантиметр вверх. Это сверх человеческих сил! Надежда возвращала ему силы, и он опять принимался толкать камень перед собой. В час по чайной капле, но всё вверх и вверх. Вот оно счастье! Цель достигнута! Он на вершине! Даже отсюда видна его ликующая улыбка. Он горд собой! Он победитель! Ах, как жаль, что у нас нет подзорной трубы, чтобы вы увидели его улыбку.
– Вон оно как! Выходит, Спартак – чемпион! В смысле Сизиф – чемпион. Ему, наверно, за это дадут медаль.
Васька почесал затылок. Он завидовал спортивной славе Сизифа, поскольку не знал мифа о нем.
–– Он счастлив! Его долгие танталовы муки оказались не напрасны. Он получил заслуженную награду! Разве нельзя считать счастливым того, кто добился своей высокой, в том числе и в прямом смысле, цели? Всё было не зря, – говорил Вергилий с нескрываемой грустью.
Конечно, мы не могли разглядеть его лица, когда он стоял на вершине и что-то кричал. Но без всякого сомнения, это были крики радости. Он махал руками и приплясывал на месте. И все остальные, что были ниже его, завидовали ему. И в то же время они верили, что им тоже удастся это сделать.