Надменность как маркер превосходства

За очень короткое время российская элита изменила свои критерии того, чем должно определяться ее привилегированное положение. Путешествуя по миру, ее представители познакомились с совершенно новым набором символов, стилей и вкусов. Одну часть этих представлений они с удовольствием переняли, а другую часть изменили по своему усмотрению или отвергли вовсе. Например, когда речь заходит о некоторых аспектах социального взаимодействия, иностранные обыкновения решительно отбрасываются. В первую очередь это касается поведенческих норм, посредством которых демонстрируется власть или отношение к нижестоящим. Если представители американской или британской элиты, общаясь с теми, кто ниже их по статусу, обнаруживают смесь непринужденности, теплоты, открытости и дружелюбия, не забывая при этом искусно указывать нижестоящим в социальной иерархии их место, у богатых русских это происходит не так[195].

У российской элиты другой подход. Отражая пережитки царских и советских времен, социальные отношения в России по-прежнему пронизаны иерархичностью и патернализмом. Люди с удовольствием демонстрируют свое социальное превосходство и не считают нужным скрывать высокомерие и пренебрежение к нижестоящим. В книге «Распродажа века» Христя Фриланд пишет, что, имея дело с русскими мужчинами, она привыкла к многомесячным «ухаживаниям», когда ее «опекали, не воспринимали всерьез и пытались добиться расположения, обрушивая поток комплиментов с явным сексуальным подтекстом»[196].

Немногие из тех представителей российского высшего класса, с которыми я встречалась, старались создать в нашем общении непринужденную и комфортную атмосферу. Если интервью, на их взгляд, слишком затягивалось, они открыто намекали на это. Некоторые с самого начала были неразговорчивыми и со все большей неохотой отвечали на мои дальнейшие вопросы. Социологические исследования показывают, что феномен «неохотно отвечающих респондентов» наиболее часто встречается на верхних и нижних ступенях социально-экономической иерархии[197]. К такому приему обычно прибегают люди, занимающие невысокое положение, которые хотят показать свое нежелание разговаривать, но боятся отказаться открыто. Как ни странно, точно так же ведут себя и некоторые из тех, кто находится на вершине общества.

Самым простым способом уклониться от общения со мной был отказ от обсуждения деталей встречи. Даже если мне удавалось убедить человека дать интервью, договориться о точном времени было гораздо сложнее, и мало кто соглашался назначить его на дату ближе, чем через три дня. Надо мной постоянно довлел риск отмены уже запланированного интервью. Если точное время и место не были предварительно обговорены, некоторые из потенциальных респондентов переставали отвечать на мои звонки. Были и такие, кто просто не являлся на встречу. Иные же неоднократно подтверждали свою готовность дать интервью, но затем раз за разом откладывали встречу.

Иногда это превращалось в затяжную игру в кошки-мышки, как в случае с Максимом, владельцем золотого мобильного телефона. Этот молодой бизнесмен заставил меня бегать за ним больше года. Он соглашался на встречу, а потом не отвечал на мои звонки, лишая меня возможности договориться о месте и времени. Но я настойчиво продолжала попытки, поскольку он сам давал мне надежду. В конце концов через год мы договорились о дате, но, когда я позвонила, чтобы уточнить детали, он снова не отозвался. Через какое-то время он прислал мне сообщение с обещанием перезвонить через минуту, но не перезвонил. Наконец, примерно через двенадцать часов я получила новое сообщение, в котором Максим предложил мне приехать в ресторан при казино: «Возьмите себе что-нибудь вкусненькое и узнайте, есть ли у них улитки – я заказывал их на днях. И не стесняйтесь». В конечном счете интервью состоялось и продлилось три часа, сопровождаясь обильным количеством еды. Максим оказался добродушным, гостеприимным и простым в общении человеком, что почти заставило меня забыть про год игры в прятки, с помощью которой он демонстрировал свою власть.

Как правило, наиболее уверенными в своем превосходстве над другими и поглощенными собой людьми, не желавшими ограничивать свою эксцентричность, оказывались самые преуспевающие и влиятельные русские богачи. Ваня – высокий худощавый мужчина старше пятидесяти, но моложавого вида, с темными, слегка тронутыми сединой волосами и небольшим животиком, одетый в клетчатую рубашку, джинсы и дорогие очки в темной оправе, – был самым необщительным гостем на званом ужине на вилле где-то в сотне километров от Москвы. Пока все пили шампанское, он опрокидывал рюмку за рюмкой водки. Периодически он удостаивал вниманием окружающих, в том числе и меня. Первым делом спросил о моем возрасте. Я привыкла к комплиментам: люди часто говорили, что я выгляжу по крайней мере лет на пять моложе, чем на самом деле. Но Ваня удовлетворенно кивнул, заметив: «Да, примерно столько я бы тебе и дал». Затем он поинтересовался, замужем ли я. Я сказала, что нет, и на этом разговор иссяк.

После ужина хозяин виллы попросил Ваню подвезти меня до Москвы. Когда мы оказались в машине, Ваня спросил, кто я такая на самом деле. Я вкратце рассказала о себе и задала ему тот же вопрос. Он замялся, невнятно мыча и бормоча под нос, но в конце концов заявил, что он – «что-то вроде бизнесмена». Когда мы подъехали к воротам огороженного жилого комплекса, он вдруг попросил водителя не отдавать пропуск на въезд охраннику, а передать ему. Включив в салоне свет, он поднес пропуск под лампу так, чтобы я смогла прочитать напечатанное на нем имя. Мне стало смешно от столь витиеватого способа дать мне знать, кто он такой. Ваня оказался известным олигархом.

Во время нашей полуторачасовой поездки Ваня вел себя довольно странно. Мы разговаривали о футболе, его семье, русском менталитете и том, что ему не нравится в русских людях – он использовал слово «ненавижу», и я спросила у него почему. Его реакция на мой вопрос была неожиданной: он вдруг наклонился вперед и обхватил голову руками, будто почувствовал тошноту или головокружение. Я спросила, все ли в порядке, но он не ответил. Казалось, он уснул. Я забеспокоилась, не зная, что делать в такой ситуации. Поскольку за ужином гости обсуждали разные возрастные проблемы со здоровьем, в голову лезли плохие мысли: я испугалась, не случился ли у него сердечный приступ. Но внезапно Ваня вернулся к жизни и открыл окно, чтобы закурить. Что еще удивительнее, он ответил на мой вопрос (я сама уже про него забыла), что именно ему не нравится в русских и почему. Не знаю, чем была вызвана его выходка, – возможно, он действительно задремал после того количества водки, что выпил на вечеринке. Но его странное поведение возымело эффект: если поначалу я не ощущала между собой и Ваней никакой социальной дистанции и свободно задавала любые смелые вопросы, то теперь чувствовала себя обескураженной, особенно после того, как он повторил свой трюк с обхватыванием головы руками три раза. Посредством этого поведения он – сознательно или нет – подчеркнул неравенство между миллиардером и простым исследователем.

Леонид был более прямолинеен в своем снисходительно-покровительственном поведении по отношению ко мне. Этот пожилой бизнесмен 1940 года рождения, специализирующийся на тяжелой промышленности, полностью контролировал ситуацию с того момента, как я вошла в его кабинет с видом на Москву-реку и храм Христа Спасителя. Он ясно дал понять, что у него есть абсолютно конкретные ожидания относительно того, как будет проходить интервью, как долго оно будет длиться и о чем мы будем говорить. Тем не менее, хотя Леонид и предпочитал придерживаться собственной повестки, а не отвечать на мои вопросы, было видно, что он относится к делу серьезно и стремится дать мне всю информацию, которую считает важной. Он был заметно разочарован, узнав, что я не буду основывать свое эмпирическое исследование только на материале этого полуторачасового интервью.

В ходе нашей беседы Леонид время от времени делал попытки проверить мои знания. Это было в его характере: бывший ученый, ставший бизнесменом, он продолжал читать лекции в высших учебных заведениях – и теперь, оседлав любимого конька, излагал мне свои научные и философские взгляды. Хотя Леонид казался немного уставшим, он не сбавлял авторитарного тона, делая одно догматическое заявление за другим. «Теория Большого взрыва доказана. А из этого следует, что Бог есть, – заявил он, меряя шагами кабинет. И, глядя на меня сверху вниз, продолжил: – Теория Дарвина – абсолютная ерунда. Могу заверить вас в этом как профессор, опубликовавший более сотни научных работ».

Этот человек, взгляды которого, по всей видимости, никто никогда не решался оспаривать или критиковать, казался немного оторванным от мира и в какой-то мере неадекватным в своей самооценке. Леонид гордился многими вещами, которых ему удалось достичь в жизни, но особенно – своим писательским талантом. По его словам, литературное творчество ставит его в один ряд с таким величайшим русским мастером короткой прозы, как Антон Чехов. Правда, по его собственному признанию, пока он уступает великому писателю в продуктивности: Чехов написал более двухсот произведений, тогда как Леонид пока закончил только одно (он позаботился о том, чтобы я взяла экземпляр у секретаря). Впоследствии я встречалась с ним еще два раза; вторая встреча была организована специально для того, чтобы вручить мне диск с документальным фильмом с участием Леонида, который был показан на одном из западных телеканалов.

Некоторые респонденты, казалось, наоборот, были смущены необходимостью говорить о себе. Как-то в офисе известного модного дизайнера я познакомилась с журналисткой Полиной. Через несколько недель она позвонила мне и сказала, что договорилась для меня об интервью с бизнесменом-промышленником, бывшим офицером КГБ. Когда мы вошли в его кабинет, Федор – крупный широкоплечий мужчина с приплюснутым носом – чувствовал себя настолько неловко и напряженно, что у него дрожали руки. Впрочем, познакомившись со мной, он быстро успокоился, и интервью прошло прекрасно. Когда мы от него вышли, Полина сказала, что Федор очень разволновался, когда узнал, что у него хочет взять интервью западная журналистка (так она меня представила). Она объяснила, что такая неуверенность в себе иногда встречается среди представителей его поколения.

Хотя Федор был нетипичным примером, следует отметить, что многие из моих респондентов, казалось, не обладали базовыми навыками неформального общения. То, что люди других культур, особенно британцы и американцы, считают естественным, для русских часто бывает сложным и утомительным: высокий статус для них вовсе не предполагает наличия развитых навыков социального взаимодействия. На самом деле их статус может для них означать как раз обратное, освобождая от обязанности поддерживать разговор. Так, Аркадий считает, что достиг такого этапа в своей жизни, когда не он должен развлекать и заинтересовывать людей, а они его: «Когда я встречаюсь с новыми людьми, мне хочется, чтобы с ними было интересно… Я не хочу говорить сам, прилагать усилия. Я делал это двадцать лет».

Глава 3

Добиваясь легитимности и превосходства