Через две недели Генри Кэри, лорд Хансдон, лорд-камергер и наш покровитель, сам пришел в «Театр». Он приходил не посмотреть спектакль, он никогда не смотрел представления в «Театре», а вместо этого неожиданно прибыл во время утренней репетиции. Мы узнали об этом, когда во двор вошли четверо его слуг, все в тёмно-серых ливреях с эмблемой Кэри в виде белой розы на плечах. Все с мечами и уверенной поступью, и все актёры на сцене замерли.

За этими четырьмя проследовал, слегка прихрамывая, пожилой мужчина с суровым, измученным жизнью лицом и седой бородой. Он был коренастый, с широкой грудью и носил простую одежду без украшений, но глубокого чёрного цвета, что выдавало его богатство. На шее у него висела золотая цепь и золотая брошь на чёрном бархатном берете. Если бы не золото и дорогой цвет одежды, его можно было бы принять за торговца, проработавшего всю жизнь с древесиной или камнем, крепкого, сильного человека, и конечно, человека, которому лучше не переходить дорогу.

— Мастер Шекспир, — обратился он к моему брату, — я получил вашу записку. 

— Милорд, — брат сдёрнул шляпу и опустился на одно колено. Мы все последовали его примеру. Нам не нужно было рассказывать, кто этот пожилой человек с суровым лицом. Эмблема на плечах его слуг сообщила всё, что необходимо знать. Пятый слуга, худой мужчина в тёмно-серой ливрее с эмблемой Кэри, вошёл вслед за хозяином и теперь почтительно стоял за спиной его милости с сумкой в ​​руках.

— Встаньте с колен, в этом нет необходимости, — произнес лорд Хансдон. — У меня дело в Хэмпстеде, и я подумал, что мог бы заодно взглянуть, где вы прячетесь, друзья мои. — Он повернулся и уставился на высокие галереи «Театра». — Похоже на постоялый двор.

— Очень похоже, милорд, — согласился мой брат.

— Так это театр, да? — Его милость огляделся с явным интересом, переведя взгляд с галерей на высокий навес над сценой, поддерживаемый двумя колоннами. — Думаете, это надолго?

— Надолго, милорд?

— Когда я был молодым, не было ничего подобного. Ни одного театра! А что теперь? Сколько их? Три? Четыре?

— Думаю, это надолго, милорд. Театры популярны.

— Но только не у пуритан. Они заставили бы всех петь псалмы вместо просмотра пьес. Как проклятые перси.

При упоминании персивантов брат напрягся.

— Милорд, нам удалось избежать кровопролития.

— Жаль, — усмехнулся лорд Хансдон. Саймон Уиллоби, в юбке поверх штанов, вытащил из артистической стул и спрыгнул со сцены, чтобы предложить его гостю, но лорд Хансдон ответил на любезность лишь хмурым взглядом. — Я не калека, парень. — Он оглянулся на моего брата. — Есть один мерзавец по фамилии Прайс. Джордж Прайс. Он главный у персивантов, настоящая свинья во плоти. Слышал о нём?

— Я слышал о нём, милорд, да. Но не знаком. 

Брат говорил за всю труппу. Даже Уилл Кемп, обычно такой говорливый, был ошеломлён приходом лорда-камергера.

— Энергичный мерзавец, наш Поросёнок Прайс, — произнёс лорд Хансдон. — Пуританин, конечно же, и потому утомителен. Пусть себе ищет иезуитов, я не против, но пусть только попробует потревожить моих слуг. То есть вас.

— Для нас это честь, милорд.

— Вы слуги, не получающие жалованье, лучшего сорта! — Лорд Хансдон рассмеялся. — Я велел проклятому мерзавцу оставить вас в покое.

— Я благодарен вашей милости.