Первое издание Собрания сочинений Ленина (1920-26) будет состоять из 20 томов (26 книг). А юбилейное издание, посвященное столетию рождения вождя мирового пролетариата – это уже будут пятьдесят пять томов в переплетах с золотым тиснением. И выйдет всё это на десяти иностранных языках и на всех языках народов СССР. Общий тираж – около миллиона экземпляров.
Петроград. Смольный. Коридоры. Лестницы.
Утро.
Латыши ведут Терещенко темными переходами. Долгий путь в расстрельную комнату.
КОММЕНТАРИЙ:
Владимир Ульянов физически будет присутствовать в этом мире до 24 января 1924 года. Но как индивидуум, он прекратит свое существование летом 1921 года. Правда, будут некоторые ремиссии, но…
Вот рапорт лечащего врача генеральному секретарю ЦК РКП (б) Сталину датированный 16 декабря 1923 года: «…пациент в последнее время ведет себя плохо. Все лекарства, которые ему выписываю вовнутрь, он пробует на вкус. Фактически не расстается с кошкой. Кладет ее в постель, постоянно носит на руках. Часами плачет, с каждым днем срывы учащаются. Если раньше, примерно полгода назад, он плакал 1–2 раза в неделю, то в настоящее время он стал плакать по 1–2 раза в день.
Пациент на протяжении нескольких суток отказывается чистить зубы. Он считает, что в зубном порошке яд, который проявится после выпитого чая или кофе. Изо рта пациента исходит жуткий неприятный запах. На вопрос врачей о происхождении запаха пациент отвечает, что специально не будет чистить зубы, чтобы сбивать с ног контру и заговорщиков, которым он будет дышать в лицо. Пациент убивает время в постоянной писанине, которую затем распихивает по тайникам. Его письма сотрудники и медперсонал находят в самых неприличных местах. Я прямо-таки устал изымать эти конверты с бесчисленными указаниями. После пробуждения пациент, как правило, старается попасть к телефону. Когда ему отвечают, что с Москвой нет связи, он впадает в истерику. Таким образом, он испортил уже четвертый телефонный аппарат. После истерики, как правило, безмолвствует, это длится на протяжении часа, полутора. Затем еще несколько часов ходит по дому. Гуляет мало. Ест плохо. Много пьет воды и постоянно ходит в уборную, через каждые 30–40 минут. По дому мочится».
Петроград. Смольный. Подвал.
Утро.
Терещенко заводят в маленькую каморку. Стены заляпаны кровью. Песком присыпана кровь на полу. Его сажают на табурет. Высокий латыш достает наган.
Терещенко зажмуривает глаза. Звучат два выстрела. Нет, три.
Пороховой дым наполняет помещение.
Терещенко открывает глаза. В расползающемся клочьями дыму он видит на полу тела латышей. А вокруг почему-то возникают китайцы в кожаных куртках с маузерами.
– Китайцы? – шепчет Терещенко. – Наверно, посмертные галлюцинации. Надо будет спросить у специалистов по психоанализу.
В это время ему подносят под нос тряпку с хлороформом. И наступает темнота.
Петроград. Квартира с забитыми окнами.
Вечер.
Терещенко открывает глаза. Он лежит на кровати в какой-то комнате. Входит китаец в кожанке, с постоянной вежливой улыбкой. Ставит на стол коньяк, бутерброды, чай, пирожные. Подносит таз. Молча, предлагает помыть руки. Льет из кувшина. Подает полотенце. Исчезает.
Терещенко садится за стол. Выпивает, ест. Дверь открывается. Входит Свердлов: