Но кончики её пальцев, голос, взгляд не лгут.

– Это я, Глер. Я – Эмма, твоя Эмма. Эммоджен Гри. Эмма Гриджо. Дженни. Чёрт знает кто ещё, и вот, наконец, Ларс Сэддиданс…

– Эмма? – нахмурился Глер и на секунду сердце несчастной влюблённой пропустило удар. Она решила, что он её не узнаёт, решила, что всё, ради чего старалась, бессмысленно.

Он ничего не помнит?

Забыл её?

Это не Глер?

– Эмма? – произнёс он, таким вопросительным тоном, от которого её сердце снова зазвенело от болезненной остановки.

– Глер, Глер, – зашептала она, держа его лицо в ладонях и уже целуя его щёки без зазрения совести, без сомнений, что какой-то мальчишка-матрос пристаёт к доверенному лицу капитана в его каюте.

Последнее, в чём Эмма могла усомниться, это то, что Глер всерьёз считает, что перед ним пацан Ларс Сэддиданс.

– Эмма, – и Глер прижался к её лбу своим, дыша теперь одним воздухом и почти касаясь её губ. Она выдохнула, засмеялась и почувствовала его крепкие руки на своей талии, спине. Он её обнимал.

Впервые за все эти месяцы он! её! обнимал…

И как же было чертовски хорошо, как же было жарко внутри от этих объятий, так что голова шла кругом и каюта растаяла, будто её и не было.

Эмма шептала что-то, а Глер не понимал, и уже спустя несколько секунд встряхнул её:

– Что происходит?

Она огляделась по сторонам и захохотала, Глер тут же прижал к её губам палец, строжась.

– Тише… Женщина на корабле к беде, милая, – и снова прижал к себе Эмму, не дожидаясь ответа на собственный вопрос.

Вокруг них творилась магия, которая оказалась такой естественной спутницей в секунду счастья. Эмма бездумно нашептала несколько молитв, и всё заволокло туманом, запечатало каюту и оградило их от целого мира. Стало теплее, запахло листвой и кострами, а не морем и грязью.

– Я колдую. Я теперь волшебница, – она сверкнула в темноте своими глазами-изумрудами, и будто того и ждал Глер, со стоном прижался к ней сильнее и поцеловал.

Целовал с жадностью и сквозящими в каждом движении любовью, страстью и безумием. С такой невероятной тоской. Он скучал куда больше, чем она даже могла представить. Куда больше, чем сам думал, потому что эти месяцы вдали были трудными и суетными, и так мало было времени отдавать себе отчёт, сколь глубоко зашли душевные терзания.

Но руки и губы Глера Эмму помнили и даже не мечтали больше снова коснуться.