— Нет, я не пойду, — ответила она, и отвернулась от него, ища глазами Гуму, и не увидела его.

— Пойдёшь! — резко заявил Алешандре. Он ненавидел и побаивался этих язычников. Своими танцами и пением они могли заморочить голову кому угодно. Похоже, с Ливией это уже произошло, и её нужно было вытащить отсюда как можно быстрее. Эриберту стоял в сторонке и не вмешивался.

Но внезапно перед Алешандре появился Гума:

— Ты можешь быть гостем на нашем празднике, но не хозяином. Каждый волен оставаться на нём, сколько душе угодно, — сказал он спокойно и вежливо, но глаза его метали молнии.

— С моей девушкой я разберусь сам, — ответил Алешандре, и в голосе его зазвучала угроза. — Я никому не позволю вставать между мной и ею!

— А я никому не позволю своевольничать в святилище Еманжи! — тоже угрожающе заявил Гума.

Алешандре потянул Ливию за собой.

— Нечего нарываться на скандал. Пошли, — сказал он ей сквозь зубы.

— Отпусти её. Девушка уйдёт отсюда только по своей воле, — сказал Гума.

— Ничтожество! Не смей мне указывать! — взорвался Алешандре.

— А вот теперь мы будем драться, — заявил Гума. — Один на один, как подобает мужчинам. Ты нарушил наш обряд, проявил к нам неуважение, оскорбил меня и должен ответить за это!

Охранники Алешандре приблизились, приготовившись по одному только знаку броситься и скрутить Гуму.

— Не мешайте, я сам с ним справлюсь, — заявил Алешандре.

Откуда ему было знать, что Гума лучше всех на причале владеет борьбой капоэйра? Но как только Гума приступил к делу, Алешандре сразу понял, что тут ему с соперником не потягаться, и закричал:

— Прекрати свои дурацкие прыжки!

Гума остановился и снисходительно сказал:

— Хорошо, будем драться, по-твоему. Тем больше мне будет чести.

Ливия стояла в стороне, ни жива, ни мертва. Уж чего она не хотела, так это драки. Ей было горько, что из-за неё был испорчен такой чудесный праздник. Но клокочущая в мужчинах ненависть должна была выйти наружу. Рано или поздно драка должна была состояться, это Ливия тоже отлично понимала.

Алешандре очень быстро оказался в пыли на земле. И второй раз. И третий. Поднявшись, он с яростью взглянул на Эриберту.

— Займись им, — процедил он сквозь зубы.