— Ру-уку больно! — выплёвывая воду, простонал Сенька.
А это ещё что такое? Над ним влажно мерцают большие, как блюдечки, светлые глаза. Они до самых краёв наполнены испугом и жалостью. Над глазами свешивается русая чёлка. Никак это Света Чернова, приехавшая из Ленинграда?
Издалёка откуда-то доносится её тоненький, вздрагивающий голос:
— Тебя выловил дядя Кузьма! Ты совсем утонул, Сеня, — знаешь? А потом тебе делали искусственное дыхание…
А Глашин голос твердил:
— Сенечка! Сенечка! Да как же это ты? — На своей голове Сенька чувствовал руку, которая торопливо гладила его волосы. И опять: — Сенечка! Сенечка! — будто Глаша не была уверена, что это именно он валяется перед ней на земле.
«Дык, конечно, это я», — хотел сказать Сенька, но не мог произнести ни слова.
Глухой голос дяди Кузьмы спросил с ласковой усмешкой:
— Ну, как оно там, под водой?
И на этот вопрос Сенька ответить не мог. Но вдруг ему стало хорошо-хорошо. Он уже ясно видел окружающее. Всё сверкало, яркое, свежее. Тёплое небо, деревья, каждая травинка точно радовались, что не покинул Сенька-Дыдык эту землю.
ЛЮБИНА НОГА
Придя в себя окончательно, Сенька отчаянно застеснялся.
Вокруг него столпилась куча народу, все его рассматривают, говорят о нём и даже… ласкают. Глаша по голове погладила — это ещё куда ни шло. Но вот Света, прикусив губу, с испуганным видом, тоже протянула руку и робко притронулась пальцами к Сенькиному виску.
От неловкости Сенька зажмурился и открыл глаза, лишь услышав Танин возглас:
— Она тоже тонула? Батюшки!
— Зачем тонула? Уф-ф! — пропыхтел Саша. — Нога у неё то ли сломалась, то ли что…
Внимание от Сеньки было отвлечено, и он сразу взбодрился. Хоть с трудом, а приподнялся на локтях, вытянул шею.
С прилипшими ко лбу кудрями и капельками пота на лице стоял Саша. А на плечо у него была взвалена Люба. Ноги её висели почти до Сашкиных колен, голова, руки болтались у Саши за спиной.
Глаша суетилась вокруг них:
— Надо бы в медпункт! Сходите кто-нибудь за подводой. Куда её положить? Земля мокрая…