Незадолго до начала урагана на Сеньку навалились ставшие уже привычными невзгоды. Однако на этот раз они были особенно горькими.

Перед осколком разбитого как-то ненароком зеркала мать примащивала на голову косынку. Сидя у окна над раскрытой книжкой, Сенька посматривал на неё исподлобья. Посопел, решился и буркнул просительно:

— Не ходи, мам, на улицу!

— Ась? — обернулась мать. Бестолковая улыбка раздвинула её губы. Один серый глаз под густой светлой бровью слегка косил, и это придавало её лицу хитроватое выражение. — Чегой-то ты, сыночек, мне сказал?

— На улицу, говорю, не выходи! Не надо!

Брови у матери приподнялись недоуменно:

— Это с чего ж мне не выйтить? А?

— Сама знаешь, с чего, — угрюмо пробормотал Сенька.

— Нет, ты скажи, скажи! — потребовала мать. — До чего уж дожили! Запреты на меня родной сын накладывает. Да ещё и не объясняет почему!

«Ну, чего прикидывается?» — с досадой думал Сенька.

Ему было неловко за мать, которая строит из себя дурочку. Но эта неловкость была пустяком по сравнению с тем жгучим стыдом, который охватывал Сеньку, когда мать его шла по улице, пошатываясь, и каждый встречный отпускал по её адресу какие-нибудь шуточки. А мать отвечала весело, охотно, притворяясь или в самом деле не понимая, что над ней смеются.

— Без объяснения причин запреты не признаю! — Усмехаясь, Серафима направилась к двери.

— Не ходи, мамка, — слышишь? — крикнул Сенька. — Куда на потеху людям? Пьяная ты!

Серафима остановилась.

— Пьяная? Я? — поразилась она. — Ах ты, щенок! Да как у тебя язык поворачивается мать обзывать? Если я самую капельку выпила после работы для утешения своей несчастной жизни, так это — пьяная? — Она шагнула от двери к лавке, плюхнулась на неё и залилась слезами.

«Ну, теперь не уйдёт! — с невесёлым удовлетворением подумал Сенька. — Поревёт и спать ляжет».

Стараясь не греметь, чтобы не привлекать к себе лишний раз внимание матери, он пошарил ухватом в печке, вытянул на шесток чугун с остатками вчерашней каши. Думал: придёт мать с работы — чего-нибудь наварит, а она вон какая явилась… Хлеб и тот чёрствый. Забыла мать купить и ему забыла оставить денег на хлеб.

— Кур кормила? — заглядывая в чугун, где каши осталось на донышке, деловито спросил Сенька всхлипывающую мать.

— Кур! Куриц он больше жалеет, чем мать родную!

— Не больше! — сердито отозвался Сенька. — А куры тоже живые.