Мать он жалел. И даже очень. Не маленький, понимает, что жизнь у мамки, и правда, получилась неудачная. Сенькин отец — как видно, высокий и некрасивый, потому что на небольшую, ладно скроенную мать долговязый Сенька совсем не был похож — обманул мать, бросил её. Но было это лет двенадцать назад, давно пора плюнуть на обманщика, забыть о нём, а не растравлять себе душу жалобами. И уж, во всяком случае, не утешаться водкой. Сенька вырастет — капли в рот не возьмёт этой мерзости, из-за которой только люди смеются.

Поев каши, Сенька выскреб в миску ошмётки, добавил немного дроблёного овса, перемешал. Потом вышел на двор и скликал десяток кур — всё их с матерью богатство.

Швыряя горстями корм, он строго прикрикивал:

— Не толкайтесь! Всем хватит! Пеструха, отойди, жадина, другим тоже оставь!

Единственное, что делал Сенька по хозяйству, это следил, чтобы не голодали куры. Ему и тошно было, что в избе запущено, грязно — побелить мать всё только собирается, — и не тянуло самому навести хоть какой-то порядок. Трезвая мать непременно обругает, что всё сделано не так, пьяная вообще не заметит. Так к чему стараться, тратить время?

Сенька рассчитывал, накормив кур, удрать в одно хорошее, только ему известное место, куда он часто спасался от материных жалоб на злодейку-судьбу и от всех неурядиц домашней жизни. И он уже трусил по дороге, вздымая босыми пятками столбики пыли, не обращая внимания на сильный ветер, молнии и начавшийся дождь. Но вдруг хлынул ливень — настоящий потоп, а потом посыпался град.

«Утята! — вместе с полыхнувшей перед глазами молнией сверкнула в Сенькиной голове мысль. — Для них ливень с градом погибель. Жалко утят! И девчонки, Таня особенно, реветь будут, если утят побьёт».

Сенька помчался в утиный лагерь.

Когда он подбежал к озеру со стороны главного «взрослого» участка, тысячи уток бились на воде. Их захлёстывало волнами, они не могли выплыть на берег. Терпели утята бедствие и близко от берега, и почти на середине озера, возле заградительной сетки. И вдруг белые подвижные пятна появились там, куда и не полагалось утятам заплывать. Целой оравой хлынули утята за сетку.

Сенька был медлительным тяжкодумом и не сразу сообразил бы, что произошло, если бы не запричитала рядом с ним утятница Марья Силантьевна, пожилая болезненная женщина:

— Матушки! Сетку порвали! Навалились, сердечные, скопом, или волны подмыли… Напасть-то! В деревню побегу, людей скличу!

Надо утят догнать! На тот, высокий берег им уж ни за что не выбраться! Сенька огляделся. Напротив школьного участка плавает лодка. Восьмиклассники с лодки вылавливают утят из воды. Тут лодки нет. А плот? Вот удача! Небольшой плот болтается на воде у берега, привязанный к колышку. На этом плоту плавают проверять сетку, а то и траву подвозят с того берега.

Подхлёстываемый дождём Сенька отвязал плот, вскочил на него, оттолкнулся длинным шестом.

Плот пошёл ходко. Его закружило на волнах. Он поворачивался, в то же время то вздымаясь, то опускаясь. Но в общем был даже устойчивее узкой лодчонки.

Кругом тонули утята. Доброе Сенькино сердце не могло этого вынести. Хоть и очень торопился к уплывшим за сетку уткам, он то и дело, положив шест, кидался на плот плашмя, двумя руками выхватывал из воды плывущие мимо белые комочки. Уже рядком лежали на плоту жалкие, похудевшие, облепленные мокрым пухом, тельца. Вытащив тех, что близко, Сенька снова орудовал шестом. Его секли холодные струи дождя, а ему было жарко.

Вот и сетка! Ну да, обвисла, прорвалась; волны поверх неё ходят. И плот поверх сетки понесло. Внезапно плот завертелся на месте. Зацепился за что-то?

Сенька встал на край и бросился в воду, нырнул под плот, чтобы отцепить. Но отцеплять не пришлось. От толчка плот и сам соскочил с какой-то зацепы; волны погнали его вперёд. Он быстро удалялся. Сажёнками Сенька поплыл вдогонку.

Но что это как больно руке? И двигается плохо, стынет… А с чего вода под рукой покраснела? Да это Сенькина кровь. Верно мать называет его раззявой, медведем неуклюжим. О гвоздь рассадил он руку, а может, концом оборванной толстой проволоки, из которой сделана сетка, разрезал с размаху. И здо́рово разрезал: от кисти до самого локтя.

Вот-вот сейчас ухватит он ускользающий плот. Да нет, опять не удалось… Острая боль заставила Сеньку вскрикнуть: ногу свела судорога. Он хлебнул воды, выплюнул, опять хлебнул. Погрузился с головой. Ногу, ногу сводит! Перед глазами пошли огненные круги. «Мамка моя бедная — вот слёз-то будет!» И правда, не задалась мамкина жизнь: один дурак обманул, другой дурак… утонул… От жалости к матери Сенька заплакал. И от этого совсем обессилел. Чёрные плотные волны обрушились на него, нахлынули со всех сторон, захлестнули с головой…

Потом снова радужные круги поплыли перед глазами. Он зажмурился, спасаясь от их слепящей яркости, а круги не исчезали, ширились… Его затошнило; он почувствовал, что изо рта у него льётся вода. Разодранная рука сильно болела. Сама, помимо Сенькиной воли, она то задиралась куда-то ему за голову, то опускалась, вдавливалась Сеньке в живот. Другая рука вела себя так же странно, но хоть не болела.