Ещё раз макнув руки Марты в тазик с чесночной водой, он достал из него один зажим и без сомнений засунул инструмент в рану. Боль пронзила первое сознание и Санька вскрикнул. Он давно не занимался аутотренингом и попытка повысить болевой порог успехом не увенчалась. Было больно.
Не увенчалась успехом и его попытка захватить губками зажима артерию. Она постоянно ускользала. Тогда Санька надрезал рану вдоль артерии вверх и вниз и, засунув указательный палец левой руки в рану, нащупал сосуд и закусил его зажимом. Ту же самую процедуру проделал и с нижним концом сосуда. Теперь главное.
— Теперь, моя хорошая, будешь долго-долго держать, сомкнув эти края друг с другом. Сможешь?
— Смогу, господин.
Кикиморка и впрямь, справилась бы с этим делом сама намного лучше, чем Санька. Ему надо было бы напрягаться и концентрировать внимание на действии, а кикиморки двигались, как автоматы. Нежить же… Физическая оболочка для них была своего рода экзоскелетом. Они практически не ощущали физической усталости. У них просто заканчивалась энергия.
Поэтому Санька «вышел» из Марты и, погрузившись в тонкий мир совсем чуть-чуть сконцентрировал своё второе сознание на артерии. Он чётко видел сосуд. Прижатые друг к другу края наполнились солнцем и потянулись друг к другу. Санька облегчённо вздохнул. Ещё немного погладив срастающиеся края солнцем, он сказал Марте: — «Держи! Сейчас всё зависит только от тебя», — и уснул.
Он проснулся уже смеркалось. Марта так и стояла, держа зажимы.
— Не устала? — спросил Санька.
— Сила ещё есть.
— Сейчас посмотрим.
Он посмотрел её глазами на рану. На артерии образовался рубец. Разомкнув зажимы он отложил их воду, снова помыл руки и проверил сосуд на наполняемость. Сосуды ожили, рана наполнилась кровью. Отлично, — подумал Санька и быстро стянул четырьмя стежками четыре стороны крестообразного разреза. Само затянется и рассосётся.
После наложения ихтиоловой мази и перевязки, Санька с помощью Марты смог одеться.
— Зови всех, — сказал он, зная, что в сенях маются Адашев и Алтуфьев.
Оба зашли встревоженные, но увидев полусидящего на кровати царя, удивлённо выдохнули с «оханьем».
— Александр Васильевич, как же это?! — от неожиданности почти панибратски вскрикнул Адашев. — Жив здоров! Слава тебе, Господи!
— Чудо чудное! — всплеснул руками Алтуфьев. — А рана-то какая дурная. Кровь алая хлестала… Не уж-то залечили? А мы уж, грешным делом…
Алтуфьев всхлипнул. Санька удивился, «присмотрелся» и увидел у полководца энергетический ком в груди. Даже у Адашева центр чувств и эмоций был не так сильно перегружен.
— Там не так сильно, — махнул рукой Санька. — Обработали, перевязали. Мазь лекаря вашего… немца, наложили. Поспал немного.
Адашев смотрел с интересом. Санька говорил ему, когда тот заболел по пути из Усть-Луги в Москву, что порастерял после ранения в голову лекарские способности. Увидев его взгляд, Санька потихоньку кивнул. Адашев облегчённо вздохнул.
— Ну и слава Богу, — снова с облегчением вздохнул Адашев.