Можно выть в потолок, можно бросаться с кулаками на стены — но зачем? Ещё соседи санитаров вызовут.

Можно есть себя поедом, проклинать коньяк и болтливый язык — но разве сожаления хоть когда-нибудь могли что-то исправить?

Можно придумывать объяснения и аргументы, отрепетировать речь на тему «Геи тоже люди» — но я не знаю ни единого случая, когда слова брали верх над предрассудками, особенно в таком щекотливом вопросе.

Значит, конец. На этот раз растяпа Тим грохнул не хрустальную тётушкину вазу, а самое ценное из того, чем владел за всю свою дурацкую жизнь.

Мне вдруг ярко представляется, как всё будет дальше. Натянутые попытки вести себя по-прежнему, отведённые в сторону глаза и брезгливые взгляды исподтишка, инстинктивно поддерживаемая дистанция. День изо дня — словно по битому стеклу. Не хочу.

Тогда что? Собрать волю в кулак, погрозить им лени и воплотить-таки в жизнь расплывчатый план об ашраме у подножия Гималаев или буддийском дацане? Понадеяться на свой английский, сдать обе квартиры — мою и тётушкину — и на эти средства махнуть в Индию, Тибет, Непал? Ни семьи, ни любви, ни эрзац-дружбы — получится идеальная брахмачарья*. Или, может, хотя бы просто сменить место работы?

Не хочу. Я переворачиваюсь на бок, и диван подо мной издаёт привычное поскрипывание. Какой, вообще, смысл в трепыханиях, если вся наша реальность суть Майя, иллюзия, Природа-Пракрити, танцующая для Духа-Пуруши? А меня уже тошнит от этого танца.

— На-до-е-ло, — по слогам говорю вслух.

Закрываю глаза. Под веками темно почти так же, как в моей душе. Выхода нет, до рассвета ещё много часов, до конца жизни — безумно много дней пустого, никчёмного существования. Купить, что ли, календарик и каждый вечер вымарывать очередное число, как я делал в летнем лагере после третьего класса? А в конце года класть закрашенную картонку в стопку к таким же, отмеряя отбытый на земле срок.

— Я не хочу так. Пожалуйста, кто-нибудь. Я не знаю, как быть, я не могу больше быть, я… Пожалуйста, ну хоть кто-нибудь, помогите мне.

*Брахмача́рья — одна из четырёх ступеней духовного развития в индуизме. В узком смысле — половое воздержание; в широком — самодисциплина, контроль над желаниями, отсутствие привязанности.

========== (Эпитафия) ==========

Тим Сорокин продолжает ходить на работу и вечерами читать книги. Над его продавленным диваном появилась новая полка.

Андрей Вертинский не меняется: беспечно играет с огнём дедлайнов, любит приключения, женщин и хороший алкоголь. Со стороны он кажется полностью довольным своей жизнью.

Ольга Михайловская пишет образцовые отчёты и спецификации, а весенний отпуск планирует провести в Японии. Более того, у неё уже куплены билеты и составлен подробный маршрут. Что касается нежных чувств, то она убеждена в их нелепости, однако перебороть себя бессильна.

Дочки Васи Щёлока, как и любые дети в холодное время года, попеременно болеют простудами. К счастью, обходится без стационара и тайных отлучек в разгар рабочего дня. Сам же Вася, по обыкновению, не упускает возможности попрактиковаться в язвительности на любых жертвах, хотя с недавних пор почему-то делает для Тима исключение.

Информация о дальнейшей судьбе Бабочки отсутствует.

========== IV (Андрей) ==========

Это один из примеров того, как может начинаться приключение. Промах — внешне чистая случайность — открывает перед человеком неожиданный мир, и он соприкасается с силами, которые вряд ли способен сразу понять. Как показал Фрейд, ошибки не являются простой случайностью. Они — результат подавленных желаний и конфликтов. Они — волны на поверхности жизни, вызываемые подспудными родниками. Они могут быть очень глубокими — настолько глубокими, как и сама душа. Промах может привести к началу новой судьбы.

Дж. Кэмпбелл «Тысячеликий герой»