========== I (Тим) ==========

I am falling, I am fading, I am drowning

Help me to breathe

I am hurting, I have lost it all

I am losing

Help me to breathe

«Duvet» Serial Experiments Lain

Контуры у могилы ровные, параллельно-перпендикулярные, как из-под линейки. Потому что земля мёрзлая, или в эту похоронную контору на работу принимают исключительно педантов? У гроба вот тоже торжественный и чопорный вид, а лежащая в нём тётушка — вылитая английская леди викторианской эпохи. Ирония смерти для потомственной крестьянки, пол с лишним века проработавшей на земле.

Кажется, я не о том думаю. Но о чём вообще положено думать на похоронах? Третий раз на них присутствую, а ответа так до сих пор и не нашёл. Похороны родителей память шестилетнего ребёнка милосердно не сохранила; провожая же в последний путь дядюшку, я больше всего жалел о том, что никак нельзя спросить у него: каково там, на той стороне? По глупости брякнул что-то похожее вслух и получил от убитой горем тётушки заслуженную оплеуху вместе с сердитым внушением о неподобающем для порядочного шестнадцатилетнего человека поведении. Сейчас же нет никого, кто мог бы наставить бестолкового меня на путь истинный, но хорошего в этом, прямо скажу, мало.

— Пора прощаться, — тётя Зина, соседка и заклятая тётушкина подруга легко трогает меня за локоть. — Иди, Тима.

Я иду.

На лице покойницы умиротворение, я бы даже сказал, глубокое удовлетворение от добросовестно выполненной трудной работы. Что ж она имеет право на это чувство: не помню и дня, который тётушка провела бы в праздности. После почти семи десятков лет на редкость энергичной жизни смерть покажется заслуженным отдыхом, а не наказанием за первородный грех прародителей человечества.

— Спокойной ночи, тётушка, — наклоняюсь над гробом, но так и не решаюсь коснуться губами воскового лба. — Или наоборот, с пробуждением.

Отхожу, уступая очередь прощания. Нас, провожающих, не больше десятка: подруги, соседи, из родных только я. Гражданская панихида, погребение, скромные поминки в кафе — sic transit gloria mundi*.

— Три горсти, Тима.

Да, тётя Зина, я помню. Тот же ритуал, что на похоронах дядюшки пятнадцать лет назад. Серые, смёрзшиеся комья; их глухой стук по закрытой крышке гроба отчего-то воскрешает в памяти детские страшилки о похороненных заживо. В странном душевном оцепенении смотрю, как остальные прощающиеся один за одним копируют мои движения. Матрица, виртуальная реальность с запрограммированными персонажами.

Подходит черёд копателей, профессионалов скорбного труда. Они споро забрасывают могилу землёй, насыпают поверх аккуратный холмик, симметрично расставляют венки. Теперь всем можно расходиться: обычаи соблюдены, и польза их несомненна для коллективного бессознательного. Тёмное низкое небо закрывает печальный лик густой вуалью обещанного синоптиками снегопада.

Понедельник — день тяжёлый и без похорон в воскресенье. Но деваться мне некуда: надо за шкирку поднимать себя с дивана, вести под душ и на кухню, а потом утрамбовывать вялой селёдкой в бочонок утренней маршрутки. Полчаса я еду буквально на одной ноге, не придерживаясь за поручни, пока наконец-то не вываливаюсь на нужной остановке. С наслаждением вдыхаю стылый воздух рассветного декабрьского мегаполиса, в очередной раз клятвенно обещая себе перебороть лень и пойти учиться на права. Потом бросаю взгляд на часы: ох ты ж! Стоит пошевеливаться, если я не хочу навлечь барский гнев на свою рассеянную голову. Пускай контора у нас без электронной проходной, но камеры на входе присутствуют, а у шефа — нюх на опоздавших.

Я чудом успеваю до критических «08:55». Коллеги уже давно на месте, более того, из угла Дрейка раздаётся автоматная дробь ударов по клавиатуре.

— Доброе утро.