– Да, Оптерс. Мы не могли остановиться, иначе нас всех посадили бы в тюрьму. Гребаную мексиканскую тюрьму!
– Нет, мне нельзя в тюрьму! Ак-ак-ак-ак-ак. Мне нельзя в тюрьму!
Я был в оцепенении.
– Ну как вам травка?
– Твоему другу понравилась поездка?
– Черт, Жеребец! Я совсем забыл о нем!
Машины стояли слишком близко, чтобы пройти между ними, поэтому я обошел автобус сзади, чтобы добраться до все еще закрытой двери Умберто. Вздрогнув от щелчка защелки, он резко повернул голову в мою сторону, его взгляд был рассеянным, неподвижным, устремленным мимо меня. Его неподвижные руки мертвой хваткой сжали ручку приборной панели так, что побелели костяшки пальцев. Он обмочился от страха.
После этого Умберто не сказал ни слова. Возможно, он был смущен или, скорее, в шоке. Он не остался с нами. В последний раз, когда я его видел, он, пошатываясь, удалялся от нас в направлении шоссе. Я крикнул ему: «Vaya con Dios, Umberto!», но ничего не услышал в ответ. Он даже не оглянулся. Интересно, добрался ли он в итоге до Лос-Анджелеса – или развернулся и поехал домой.
Куча куриного дерьма
Мы не стали тратить много времени и энергии, пытаясь найти кого-нибудь в Гуасаве, кто мог бы починить нашу коробку передач; это казалось невыполнимой задачей. Хоакин и Анхель сказали, что мы можем оставить автобус у них – они заберут его на хранение – и мы сможем вернуться позже с чем-нибудь, что сможет отбуксировать его обратно в Сан-Диего. Я сомневался, что его можно будет найти, когда – или если – я вернусь. Я потерял всё. Мой дух был сломлен. Мне было почти без разницы, будет ли мой автобус здесь, когда я вернусь. Я просто хотел домой.
Ни у кого из нас не осталось достаточно денег, чтобы оплатить автобус до Тихуаны. Даже сложив вместе все, что у нас было, мы могли купить билет домой только одному из нас, и у оставшихся не осталось бы денег даже на еду. Мы были в полутора тысячах километров от Империал-Бич, и нам предстояло добираться туда автостопом или пешком. Лось и Жеребец взяли свои доски и флягу; я – запасную пару носков, солнцезащитный крем и средство от москитов. Я не стал возиться со своей доской – я был слишком подавлен, чтобы о ней беспокоиться. Хоакин дал мне адрес и номер телефона друга, и я сфотографировал их такси – чтобы у меня был шанс найти их снова, – когда они высадили нас троих на обочине шоссе, ведущего на север из города.
Я воспользовался карандашом и обратной стороной счета за ремонт от «Фольксваген» из Колимы, чтобы сделать плакат. Я не знал, называл ли кто-нибудь Тихуану «Ти-Джей» так далеко на юге, но это все, что я мог придумать. Мы, должно быть, выглядели так же несчастно и жалко, как чувствовали себя, стоя там под палящим солнцем. Никто из нас не произнес ни слова. Мы просто стояли, выставив большие пальцы, наблюдая, как грузовик за грузовиком, машина за машиной, полные таращащихся на нас людей, проезжают мимо.
– К черту это. Я собираюсь идти. Ничего не добьешься, если будешь стоять здесь. Сделайте мне одолжение. Если кто-нибудь вас подберет, попросите их остановиться и подвезти меня тоже. Хорошо?
– Ладно, Лось. Мы так и сделаем. Обещаю.
Я не уверен, кто кого бросал в тот момент, но сцена уходящего в пустыню Лося – напоминающего мираж из-за доски для серфинга под мышкой, – заставила меня закрыть глаза и опустить голову в тоске.
Лось не прошел и пятнадцати метров, когда молодая пара, сидевшая за рулем большого грузовика с высокими бортами, доверху набитого клетками, съехала с шоссе. Они сказали, что везут партию цыплят в Мехикали, и, если мы переставим клетки, чтобы высвободить место, они подвезут нас. Пять минут спустя мы освободили среди цыплят ровно столько места, чтобы поместились две доски для серфинга и мы втроем, и отправились в путь.
Сказать, что это было тяжело значит не сказать ничего: бесконечные вихри куриных перьев, невыносимая вонь их дерьма в жаркой пустыне, шестнадцать часов на старом обломке фанеры без возможности лечь, и только одна пятнадцатиминутная остановка для заправки между тем, когда мы сели и когда мы вышли в Мехикали.
Он был достаточно сердоболен, чтобы указать нам путь к автовокзалу Мехикали, где мы потратили все, кроме четырех долларов из оставшихся у нас наличных, чтобы купить три билета до Тихуаны.