1. Имя мужа мисс Дункан.

2. Последние фотографии мисс Дункан для помещения их в витринах…

Подпись: А. Райчман».

Под этим письмом Крэг сделал краткую запись:

«1. Это не дело публики.

2. Никаких фотографий…»⁶

17 декабря Айседора приехала в Варшаву. Она должна была выступать на следующий день, что и произошло, несмотря на зубную боль, потребовавшую немедленного посещения зубного врача и еще шести⁷ визитов к нему, прежде чем боль утихла. Несмотря ни на что, премьерное выступление было вдохновенным. 18 декабря она написала Крэгу, который все еще находился во Флоренции:

«Дорогой, я проскользнула в свои старые платья и старые танцы с легкостью. После оркестровой репетиции, которая длилась целый день, я была совершенно обессилена, но вдруг почувствовала, что начала танцевать с необыкновенной легкостью. Искусство, или как хочешь назови это, самое малейшее движение пальцем вернулось на свое прежнее место. Я почти не ощущала своего тела — я чувствую, что это небольшой триумф.

Весь зал был продан… Я хотела, чтобы кто-нибудь был здесь, чтобы все посчитать (я немного нервничаю по этому поводу), но только не ты. Не могу тебе описать, что я чувствовала, когда увидела твою чудесную работу во Флоренции. Может быть, ты даже не подозреваешь, до какой степени она великолепна. Она представляет собой нечто сверхнеобыкновенное для человека с его ограниченными возможностями. Я также почувствовала угрызения совести из-за того, что ты потратил столько времени на меня. Это большой грех…»⁸

Но спустя некоторое время она написала Крэгу:

«Дорогой, этот бизнес сведет меня с ума. Весь зал вчера был продан, и толпы стояли. Сегодня утром мне принесли счет, в котором все на свете перепутано: сбор 1700 рублей (в рубле 2 франка). Потом длинный список так называемых расходов и налогов, заканчивающийся тем, что на руки мне причитается 440 рублей. Это совершенный абсурд. Поэтому я послала тебе телеграмму с просьбой приехать или прислать какого-нибудь делового человека, чтобы разгадать эту тайну… Ты можешь послать мистера Г., если сам не хочешь приезжать… Эти контракты и подсчеты — верная смерть для благородной жизни и мысли»⁹.

И действительно, занятия делами Айседоры отнимали у Крэга и время, и творческую энергию. Спустя год он написал своему другу Де Восу, датскому актеру: «Я не могу все время быть импресарио Айседоры — это меня убьет»¹⁰. Позже он написал в черновике письма к Айседоре, что пытается «на время выключиться из ее работы», но преуспел только в том, что сделал вид, будто выключился¹¹. Как часто бывает в артистическом мире, Крэг подвергался опасности забросить собственную работу, помогая другому в его карьере. Так, в 1907 году он, как мог терпеливо, вслушивался в просьбы Айседоры найти ей руководителя музыкальной части. Райчман заменил оркестр, с которым она репетировала, и Айседора считала, что по творческим соображениям она должна отказаться танцевать с новым оркестром.

К этому времени она стала вновь создавать танцы и в связи с этим писала Крэгу:

«Кое-что начало получаться, но крайне медленно. Весь вопрос в музыке. Я должна решить раз и навсегда — античная? ранняя итальянская? Глюк? современная? или какая из этих? Ты прекрасно понимаешь, что это очень важно. У тебя голова соображает гораздо лучше, чем у меня, — что ты думаешь об этом?

…это очень интересно, потому что, когда создают балет, то хореограф придумывает танцы. Потом он относит это бедному концертмейстеру и говорит: «Сделай для меня столько-то тактов на две четверти, столько-то на три четверти и столько-то на четыре четверти». Концертмейстер, составляющий балеты, отвечает, что таким образом невозможно ничего подобрать. Весь этот вопрос должен быть проработан человеком с головой куда сообразительней, чем моя. Я думала, думала вчера и изобрела кое-что, изложенное мной в приложении. [Приложение утеряно.] Скажи мне, годится ли это, а то я чувствую, что моя бедная головушка раскалывается. Но я все-таки нашла одно новое движение, которое, я думаю, удивит тебя…»¹²

Это письмо требует комментариев по двум причинам. Во-первых, оно показывает, что Айседору очень занимал вопрос, к которому она еще будет возвращаться неоднократно, — взаимоотношение танца и музыки. Что должно быть первично: музыка или танец? Или танец должен создаваться вообще независимо от музыки? А во-вторых, очень интересно то, что в этом письме любовнику она всячески умаляет собственный интеллект. По меньшей мере двое из последующих читателей ее писем, известные критики Анна Киссельгоф (в «Нью-Йорк таймс» от 11 января 1975 года) и Эмили Лейдер (в «Сан-Франциско ревю оф букс» от апреля 1977 года) отмечают склонность Айседоры к употреблению детских выражений (типа «бедная головушка») и даже к «пустому детскому разговору» (как называет это Эмили Лейдер), противному и приводящему в смущение.

В самом деле, Киссельгоф считает выбор слов Айседорой настолько раздражающим, что в обзоре книги Стигмюллера «Молодая Айседора», озаглавленном «После легенды, детский разговор», она подробно останавливается на этой неожиданной, самоуничижительной черте Айседоры — этого «символа раскрепощенной женщины». (Справедливости ради в оправдание критиков следует заметить, что нужно обладать снисходительностью влюбленного, чтобы правильно оценить фразу типа «Когда ты снова придешь к своему маленькому несчастному кролику?».) Но, кроме очевидного факта, что такие слова были вовсе не предназначены для посторонних глаз, странно, как критики упустили две вещи: эти письма были написаны ненадежному любовнику, который чувствовал опасность конкуренции как артист, тем более со стороны женщины, и вдобавок Айседора со временем приходит к осознанию собственных ценностей. Ее безалаберное детство, рождение ребенка вне брака и трудности, которые она испытывала в общении с человеком ранимым, склонным то к ярости, то к депрессии, каким был Гордон Крэг, все это не прошло бесследно. Любя Крэга и восхищаясь им как художником, она хотела защитить его самолюбие и поддержать его в работе. Только много позже она начинает понимать цену себе и своему творчеству.

Однако она не воспринимает Крэга как оппонента. Место женщины в обществе — законы, обрекающие женщину лишь на хозяйство, замужество, развод, воспитание детей, а также двойной стандарт жизни — вот что хотела изменить Айседора, но в ее глазах мужчины не были врагами. «Мне кажется, что если свадебная церемония нужна лишь для того, чтобы обеспечить воспитание детей, тогда вы выходите замуж за человека, которого уже подозреваете в том, что он негодяй, а это весьма низкое предположение. Но я не такого плохого мнения о мужчинах, чтобы считать их столь низкими образчиками человеческого рода»¹³-

Айседора дала свой последний концерт в Варшаве 10 января и на следующий день вернулась в Берлин, где ее ждал Крэг, вернувшийся из Флоренции¹⁴.

Она смогла пробыть с ним недолго, поскольку у нее был заключен контракт на гастроли в Голландии. У них накопилось множество счетов, требующих немедленной оплаты (в том числе четырех- или пятимесячная зарплата няни ребенка, фрейлейн Кист), так что Айседора не решалась отложить свой отъезд. Старый друг и коллега Крэга, музыкант Мартин Шоу, встречал ее в Голландии, так как должен был выступать с Айседорой в качестве дирижера.