А — аттитюды (психологический термин, гуглится), они же шаблоны, стереотипы, предустановки. Все (уже готовые) способы понимать ситуацию и действовать в ней, которые ваш персонаж получил 1. в детстве при воспитании, 2. в юности от тех, кого он в те годы уважал, и 3. сам сформировал в ходе опыта. Хотите невероятно милосердного королевского палача или невероятно бойцовую маленькую девочку — продумайте, какие события, обстоятельства, влияние каких людей позволили вашим персонажам стать такими. Не исключено, что ни слова из обдуманного не войдет в текст, или войдет что-нибудь типа «вот мой учитель декапитации тоже не любил пить чай с сахаром». Но самому автору чрезвычайно полезно знать, как герой сформировался. Чем более вы продумаете основы его мыслей и действий, тем правдоподобнее любые его дальнейшие действия будут выглядеть. Заложите туда пару-тройку бомб, которые по ходу сюжета рванут у героя в голове («Уважай старших, но решай сам»; «почтение к дамам, но мужчина не должен слышать слова нет»; «тому, кто тебе помог, отплати добром, но эльфам смерть» и тд и тп). Да, аттитюды вовсе необязательно должны быть логичны и систематизированы! Герой даже не обязан хорошо их осознавать (если это не условный гэндальф). Очень много сюжетов и историй основаны на том, что герою для решения внешнего конфликта приходится начать с того, что разломать собственные ненужные и мешающие аттитюды — найти и обезвредить врага в самом себе, и, внезапно, внешние враги часто и в подметки не годятся внутреннему. В целом операции по оптимизации аттитюдов, выявленных в процессе конфликта, полностью совпадают с тем, что в литературной традиции принято называть «приключения духа», ну а «приключения тела» — отсутствие внутренних изменений героя, борьба только вовне. В принципе, увлекательный сюжет обычно совмещает и то, и это, но действительно опытный автор может долго стоять и на одной ноге. Выбирать, в любом случае, вам.

В — поведение (behavior), то есть собственно, действия и реплики персонажа. Убеждения и действия не обязаны идеально совпадать! Если люди врут, почему нельзя врать персонажам? Да и несогласованные убеждения могут прорываться в поведение в любом удобном автору порядке. Но вот в чем ключевое отличие живых людей от героев истории. Чем герой занят, что в его поведении важно — то автор в текст и вставит, а что неважно, то и нет. Герои «Гаргантюа и Пантагрюэля» посещают сортир чаще, чем все персонажи всего жанра фэнтези вместе взятого. И это, в частности, значит, что автору полезно уметь не описывать не значимые события в жизни героя. Не значимые для чего? Для проявления образа. Если героиня, расчесываясь, думает важную мысль или просто расчесывание — важная часть ее образа (она такая щеголиха, и мнит о себе и своей внешности) — тогда пусть она делает это пафосно и в кадре, как Луиза Пойндекстер. Если это неважно — пусть она просто всегда будет аккуратно причесана, по умолчанию, или взъерошена, или лыса — что вам там от нее нужно, но расчесываться в тексте не нужно. Это хорошо видно по прозе Симонова — многие герои за всю эпопею «Живые и мертвые» ни разу в кадре не пульнули в сторону немцев, и ощущение работы войны создается через совершенно другие действия. Кто-то тащит раненых, кто-то переобувается, у кого-то болит зуб. Позвоните тому-то. Его только что убили. Кххххх… Кто заместитель? Звоните ему. Есть, что поесть?

С — третий пункт, контекст (context) или противоречие (contradiction). Лично мне симпатичнее немецкая версия про контекст, кто хочет версию Митчелла, она есть в интернете. Какие внешние события сопровождали и влияли на поведение персонажа в конфликте? Какие были дополнительные, привходящие относительно конфликта, обстоятельства? О чем он параллельно волновался? Болело ли что-то? Короче, что было у персонажа во время конфликта, кроме конфликта? Понятно, что маститые авторы такие вещи продумывают и придумывают интуитивно. Но пока еще станешь маститым автором! А героев и героинь, у которых явно ни мамы ни папы, ни собаки ни кошки, во всем родном городе ни одноклассника ни коллеги — все мы встречали, и вы помните, как это скучно. Чем больше на персонаже его жизненного контекста, тем он объемнее, глубже, правдоподобнее. И само собой, никто не заставляет автора пихать все, что он знает о персонаже, в текст. Не надо жадничать, пусть оно лежит. В случае успеха ваши дети опубликуют ваши заметки и генеалогические древа персонажей — и обогатятся. А сейчас достаточно того, что логика действий персонажа, и логика его предубеждений с хорошо проработанным контекстом будет более связной. Треугольник — не зря именно треугольник, а не список из трех пунктов; каждая вершина его связана с двумя другими и влияет на них.

С этого момента видно, что у персонажей, имеющих хоть чуточку разный опыт, с легкостью могут разойтись и методы (они же аттитюды действий в социальной среде), и цели, и ценности. Разойтись, и при этом каждый из персонажей будет считать именно свой набор очевидным, нормальным, естественным, само собой разумеющимся. И только персонаж, которого вы хотите показать умным, должен уметь задумываться о том, что его картина мира не обязательно разделяется всеми подряд, и даже, возможно, вызвана его личными обстоятельствами. «Знаешь, я вообще блондинкам не доверяю. Но, может, это мне так в жизни не везло»

Думаю, к этому моменту все уже вспомнили такой литературный прием, как флэшбэки. Да, именно они, а еще сплетни третьих лиц о прошлом персонажей, особенные вещи, хранимые персонажами, всякие претензии к персонажам от их близких — это все прекрасные методы прояснить читателю уже готовые, сформированные аттитюды персонажа. С контекстом проще — он происходит сейчас, ему только и надо дать время в кадре. Милейший пример тому есть в фильме «RED», где агент-убийца, зачищая территорию ликвидированного, параллельно по мобильнику разговаривает с женой о том, что надо купить домой и как надо подсуетиться в связи с грядущим детским утренником. Зачем автору самому рассказывать о психологически невыносимом детстве героя? Пусть мама преследует героя в турбоскайпе криками о том, как он сломал ей жизнь. Читатели сделают выводы сами.

Динамика конфликта (тысячу лет враждовали эльфы и гномы, но тут…)

Вот сейчас важная оговорка. Динамика конфликта вовсе не является динамикой сюжета. Соотносятся они примерно как движение морских волн и движение корабля по ним — то есть связь, конечно, есть, но вовсе не прямая.

Но что же нам нужно знать об этих волнах?

Во-первых, на старте конфликт всегда невидим. Обратите внимание на цифры — это, условно, «баллы землетрясения». Когда они меньше нуля — это значит, что в систему можно добавлять неустойчивости, но она все равно еще сколько-то времени сохранит стабильность.

Противоречие УЖЕ есть. Может быть, даже с момента объединения системы («молодожены и не подозревали, что имеют принципиально разные взгляды на рецептуру сырников»), или с каким-то текущим изменением системы. Но любой проблеме нужно время хотя бы для того, чтобы ее зафиксировали как таковую. А в случае конфликта — чтобы убедились, что проблема не случайна, что она имеет постоянный характер, а главное — что часть вовлеченных в проблему людей почему-то совершенно не разделяет естественный (то есть наш) взгляд на ситуацию.

А главное, даже если кто-то уже и наткнулся на несостыковку и даже понимает, что это не разовая ситуация — в дело вступают могучие силы — лень, инерция мышления, надежда на то, что проблему решит кто-то другой и страх того, что первый озвучивший проблему будет считаться ее виновником. Да и вообще, может быть, рассосется?

Так что первые главы конфликт может быть вообще не виден, или виден только читателю — и пусть читатель трясется, наблюдая, как ходят птички весело по тропинке бедствий, не предвидя от сего никаких последствий. Кидать конфликт гущей и с первого же абзаца можно — но надо понимать, для чего, и тогда неудачность первых попыток его решения надо будет обосновывать (если вы не добиваетесь того, чтобы читатель чувствовал себя намного умнее персонажей).

И даже когда вроде бы все уже поняли, что надо что-то предпринимать, те участники ситуации, по которым противоречие бьет меньше (а то и дает несправедливый выигрыш), предпочитают делать вид, что все в порядке — а если есть механизмы принудить к тому же всех остальных, то и вообще отлично. И чем больше в контексте механизмов принуждения, чем больше фонового антагонизма — тем меньше шанс на то, что противоречие можно будет порешать на уровне «Марья Семеновна, нас с вами в одну аудиторию во вторник в 11–30 поставили, давайте сходим в бюро расписания вместе, разберемся? А то они меня слушать не хотят!»

В социологии медленное накопление нерешенных и нерешаемых конфликтов называется социальной напряженностью. И чем больше по населению конфликтов, отжатых в молчание, тем более душное и мрачное впечатление производит социум. Чем больше бенефициары этой системы стремятся сохранить статус-кво, тем больше они предпринимают мер по сбросу негатива, накапливающегося у остальных участников, куда-нибудь вниз. «Давайте ведьму сожжем?» Еще хорошие методы — изгонять козла отпущения (это не шутка, была такая традиция на самом деле), декриминализовывать семейное насилие и системно отказываться принимать к рассмотрению дела об изнасилованиях, издевательству над животными и школьному буллингу. Пока гнев благополучно сливается вниз, верхи могут спать спокойно.

На семейном и любом другом микросоциальном уровне это работает точно так же, плюс еще смещенные конфликты («когда у человека плохо дома, он дерганый и на всех орет на работе» и т. д.). На уровне внутриличностного конфликта как самому безответному достается имммунитету (привет, психосоматика), на уровне группы внезапно оказывается, что обязательно нужен аутсайдер, которого всяк может напинать, когда с души рвет. Думаю, большинство читающих эти строки не нуждаются постоянно в ком-нибудь живом, на котором можно было бы сорвать злость и отчаяние — но скорее всего, очень многие через так устроенные сообщества проходили.

Напряженность может висеть, клубиться и копиться долго, особенно если механизмы принуждения к молчанию хороши, а метод выделять аутсайдеров, на которых можно срывать зло — общепринят и привычен.

Но в какой-то момент (заранее никто, никогда не может предсказать — в какой) планка падает. Обычно это случается по принципу «соломинка сломала шею верблюда» — по какому-нибудь внешне пустячному поводу, который вдруг, внезапно, взламывает все устоявшиеся шаблоны, и те, кто терпел-терпел, терпел-терпел, вдруг массово чувствуют, что все равно терпеть дальше бессмысленно, так дальше нельзя, что мы, собственно, теряем, кроме своих цепей?… Или даже еще проще, у доведенного до ручки человека отщелкиваются рамки воспитания, он выскакивает из машины с топором и бежит обрубать зеркала тому, кто достал его бибиканьем в общей пробке. Ситуативная личная вина и мера реакции на нее оказываются несопоставимы — о чем могли бы свидетельствовать дворянские дети, попавшие под пугачевщину или французскую революцию. Могли бы, если бы остались живы.

Вот эта точка, после которой наличие конфликта отрицать нельзя — называется инцидент. Обычно представители бенефициаров (то есть те, кому статус-кво был на пользу) начинают винить того, кто неадекватно резко отреагировал. «Хорошо же все было, ну чего ты начинаешь?», и пытаться сводить весь конфликт к инциденту: