Водитель посмотрел на меня как на чокнутую фанатку, но промолчал. И прекрасно: слушать о том, что при каждом втором вызове девушки называют ему именно этот адрес, мне было совершенно ни к чему.
Сев в машину, я задумалась о том, что на земле, кажется, есть всего два человека, чьими именами называют улицы при жизни. В голове неожиданно всплыли слова, услышанные мною больше месяца назад через окно одного номера гостиницы: «Не хочу туда ехать! Не хочу и всё!».
Меня везли туда, где я мечтала побывать всю свою жизнь.
Но теперь мне было так страшно, что больше всего хотелось попросить таксиста повернуть обратно.
72. Я у ворот
Возле кованых ворот, изображающих нотный стан и первые звуки «Люби меня нежно», толпилось не менее сотни девчонок и с ними ещё несколько парней. К воротам было просто не пройти. Время от времени кто-нибудь из самых беспокойных принимался штурмовать их, но всякий раз был останавливаем охраной, находившейся с той стороны. Те, кто не уместились возле ворот, ошивались вдоль забора, полностью исписанного признаниями в любви. Временами толпа принималась скандировать: «МЫ ХОТИМ ЭЛВИСА», «НЕ УЕЗЖАЙ» или «ЭЛВИС, ВЫХОДИ».
Выходить, похоже, к ним никто не думал — если вообще дома был. Тем не менее, толпа не редела. Если кто-то уходил домой, то его место занимали тут же новые поклонники. Поодаль была целая стоянка их машин. А напротив ворот размещался палаточный городок из пяти палаток. Я слышала о том, что есть фанаты, которые живут под дверью Элвиса, но как-то не думала о том, что воочию их увижу.
Вообще, припереться к дому самого известного артиста на земле и ждать, что он откроет… что он тебя в толпе вообще заметит… да нет, что ты просто к воротам сумеешь приблизиться… в общем, это было глупой мыслью. Впрочем, других мыслей у меня всё равно не было, Сталин велел ехать к Величайшему сегодня же, а я слыхала где-то, что порой ворота всё же открываются, и самые верные получают автографы, рукопожатия, поцелуи, а порой и приглашения зайти внутрь…
В общем, я решила ждать.
Потолклась к ворот час, другой. Украсила забор своим признанием из помады. Попыталась завести разговор с кем-нибудь единомышленниц. Беседа вышла так себе, не очень: на столь близком расстоянии от кумира единомышленницы превращались в конкуренток и либо пытались уверить, что Элвис не дома (зачем же вы сами стоите?), либо на такую деваху, как я (не брюнетка, не миниатюрная, не с конкурса красоты) он внимания всё равно не обратит, либо просто слали к чёрту, говоря, что они тут дежурят неделями, так что и прав у них больше.
Пару месяцев назад я, вероятно, была бы счастлива уже от самой возможности ошиваться возле Тех Самых ворот, краем глаза увидеть Тот Самый дом, находившийся в глубине обширного участка, и надеяться однажды зацепить взглядом выезжающий из-за забора один из Тех Самых атомобилей… Впрочем, как пишут в газетах, последнее время Элвис предпочитает уже возле дома переводить розовый кадиллак в режим самолёта и пересекать свои ворота по воздуху — чтобы с сумасшедшими поклонницами видеться пореже…
И всё же, я думаю, раз они все тут стоят, то надежда имеется.
Я ещё раз прошлась туда-сюда, подумала о том, что зря купила туфли на каблуках, да к тому же нацепила их неношеными. Стала смотреть, где почище трава, чтоб присесть, и внезапно услышала:
— Ава! Привет!
Обернувшись, я узнала Фанни. На этот раз на ней не было ни вечернего синего платья, ни жемчужных бус, ни белых перчаток — лишь клетчатая рубаха и короткие брючки в обтяжку. Но безумный, лихорадочных блеск глаз оставался по-прежнему при ней. По нему я её сразу и узнала.
— Фанни, ты, что ль? Привет!
— Я! Что, помнишь меня?
— Да такую, как ты, не забыть!
— И как ты такую тоже не забудешь, — наградила она меня ответным сомнительным комплиментом. — Ты давно тут?
— Часа два. А ты?