Это произошло через девять месяцев после вручения Дубовых Листьев, теперь я прибыл, чтобы получить из рук Гитлера Мечи. Он выглядел так, словно усох на несколько сантиметров. Мы выстроились перед ним, чтобы получить награды, потом последовал ужин, а затем Гитлер снова задавал вопросы. Он начал как обычно: как наши семьи, какова мораль наших подразделений, что требуется улучшить, ну и все такое.
Вы знаете, что в это время возникли большие проблемы с подводной войной, о чем он снова упомянул, а также о нашем новом оружии. Я снова подумал, что он сошел с ума, однако теперь это был другой Гитлер. Он больше не говорил о реальных фактах. Его речь звучала примерно так: «Я видел глубокую долину… Я видел свет на горизонте» и тому подобная чушь. Он говорил о волшебных источниках живой силы и каком-то фантастическом производстве. Мы ясно видели, что он не в себе. Хоть я и был счастлив получить награду, еще более счастливым я был, когда убрался оттуда. Я провел несколько дней с женой и семьей. И меня начали посещать мрачные мысли о будущем Германии и моем собственном, которыми я не стал делиться с близкими.
После этой встречи меня вызвали к Герингу, который обвинил мою жену в том, что она помогает врагам Рейха бежать из Германии. Это были те же самые обвинения, которые выдвигали идиоты из гестапо в России. Я уже спрашивал об этом Герту несколько месяцев назад. Она мне так ничего и не сказала. И лишь после войны она призналась мне, что занималась этим, начиная с 1936 года. Она имела очень много знакомых среди евреев – институтских преподавателей, а после Хрустальной ночи она помогала готовить документы и и связываться с нужными людьми. Она хотела, чтобы эти евреи бежали вместе со своими семьями. Она не могла знать, что чего докатится Гитлер в своей тупости, но понимала, что ничем хорошим это не кончится.
Геринг предложил мне сесть. Он поздравил меня с Мечами, но сказал, что у моей жены возникли серьезные проблемы. Он сказал мне, что гестапо намерено арестовать ее за то, что она делала, а возможно, и меня вместе с ней. Я спросил, имеются ли у них хоть какие-то доказательства. Он ответил: «Нет, однако они обвиняют ее». Я ответил, что когда появится хоть что-то похожее на доказательства, пусть меня известят. Иначе будет непросто объяснить арест жены национального героя и меня самого, не получив неприятных вопросов.
Вы должны понять, что я даже не подозревал о существовании концентрационных лагерей и о «Решении еврейского вопроса». Это хранилось в строжайшем секрете, и я думаю, что причины этого совершенно очевидны. Однако Герта обо всем этом подозревала, у нее была какая-то информация, и она говорила мне, что думает. Но я отвечал, что все это безумие, что никто такое не посмеет делать. Я сказал ей, что мне известен приказ Гитлера о комиссарах, и мы с пилотами часто его обсуждали. Это было нарушение Женевской конвенции. Если только схваченные люди не являются партизанами, их нельзя расстреливать сразу после захвата.
Геринг сказал мне, что обсуждал вопрос о Герте с Гейдрихом, который был начальником службы безопасности – СД. Гейдрих подчинялся Гиммлеру, который и утвердил начало расследования. Они заявился в нашу эскадру еще и потому, что подозревали двоих пилотов JG-52 в том, что они евреи. Я никогда не встречался с Гейдрихом, который был убит в 1942 году, но я встречался с Гиммлером. Я презирал его точно так же, как презирал Геринга. Он был очень странным человеком. Геринг сказал, что вопрос будет закрыт, как только я скажу жене, чтобы она прекратила это делать, на случай, если только она вообще что-то делала.
После войны я узнал об убийствах евреев, и это меня поразило. Позднее я смог поехать в Англию и даже в Америку, где жили спасшиеся люди. У них уже имелись дети и внуки, и нас часто приглашали на еврейские праздники. Это были прекрасные люди. Я думаю, что жена спасла перед войной не менее 50 человек и более 20 за годы войны. У нее было много хлопот.
После беседы с Герингом я хотел позвонить Герте, но решил, что телефон прослушивается. Однако у меня еще имелись несколько дней, и при встрече я пересказал ей все, что говорил Геринг. Она лишь улыбнулась и пообещала подумать обо всем этом. Сказать ей это лично было необходимо, так как телефоны прослушивались, а письма просматривались. После двух недель отпуска я вернулся в свою часть. Было очень здорово снова оказаться в воздухе, но когда я прибыл в Крым, мы получили приказ эвакуироваться. С этого момента и до 1944 года я сражался на юге России – на Кавказе, под Сталинградом, возле Днепропетровска – памятные имена. Это была динамичная война, резко отличавшаяся от статичного фронта на севере России. Южный участок фронта в России вообще был очень опасным местом.
Храбак передал мне полученный приказ. Я получил звание майора и должен был отправиться к новому месту службы. Весной мне пришлось вернуться в Германию – меня перевели в систему ПВО Рейха, высотные истребители которой сражались с американской 8-й воздушной армией. Это были тяжелые бомбардировщики в сопровождении Р-51 «Мустангов», Р-38 «Лайтнингов» и Р-47 «Тандерболтов». Мы несколько раз сталкивались даже со «спитфайрами», но это происходило очень редко.
Я летал на Ме-109 практически всех моделей – E, F, G, K – и, разумеется, на FW-190, но Ме-109 нравился мне больше, так как я к нему привык. Из всех вариантов FW-190 я летал только на длинноносой модели D, это было уже в самом конце войны. Я также совершил несколько полетов на Ме-262, но в боях на нем не участвовал.
Я должен сказать, что все люди, с которыми я сталкивался, были моими хорошими друзьями – Йоханнес Штайнхоф, Адольф Галланд, Ханнес Траутлофт, Вернер Мёльдерс и Дитер Храбак. Храбак одно время командовал эскадрой, в которой я служил, он и теперь остается одним из самых близких моих друзей. Я уважал его и как командира, и как человека. Во время войны на Восточном фронте я служил только в составе JG-52. Штайнхоф и Крупински занимают отдельное место в моей памяти, так же, как Хартман и Баркгорн.
Вернер Мёльдерс был выдающимся человеком и командиром, а также ревностным католиком. В те дни он жил по своим собственным правилам. Он был гением, который создал новую тактику истребителей, возглавлял своих летчиков в бою, заботился о них и опекал в воздухе и на земле. Это был, я думаю, настоящий Вернер Мёльдерс. Несмотря на молодость, все звали его «Папа Мёльдерс». Это прозвище он заслужил за свой боевой опыт еще в Испании и свои действия в качестве командира.
Я встречался практически со всеми шишками и НСДАП. Я не слишком часто вспомнил Гитлера или Гиммлера. Можно было не любить Геринга, но до войны он был способным командиром. Он был великим организатором и помог создать люфтваффе после Первой мировой войны. В Первую мировую войну он был отличным летчиком-истребителем. Как все знают, в 1923 году во время гитлеровского путча в Мюнхене он был ранен, и рана оказалась очень болезненной. В качестве обезболивающего Геринг принимал морфин и пристрастился к нему. Это могло повлиять на его характер.
Когда я с ним познакомился, то относился к нему равнодушно. Он был большим, толстым и очень напыщенным человеком. Не только я, но и мои товарищи видели, что он оторвался от реальности. Его откровенно перестали уважать, как командующего люфтваффе. В действительности он вообще не командовал ВВС, это мог быть кто угодно, только не Геринг. Геринг мог сказать какую-нибудь глупость Гитлеру. Тот говорил: «Ты командуешь люфтваффе», а Геринг делал длинный доклад относительно Битвы за Англию, из которого следовало, что он одержал триумфальную победу над Королевскими ВВС. Это было совершенной неправдой, мы понесли чудовищные потери в истребителях, от которых так и не оправились до конца войны. Геринг говорил: «Мы поддержим окруженную в Сталинграде армию, люфтваффе с этим справятся», но сделать это не удалось. Такие заявления стоили нам очень дорого.
Геринг часто приглашал своих пилотов участвовать в охотах, которые он устраивал в Каринхалле. Это было великолепное поместье. Он присвоили себе множество пышных титулов, вроде Мастера охоты, потому что любил это. Геринг считал себя несравненных охотником и героем Первой мировой. Я не знаю ни одного человека, который действительно любил бы его.
У Геринга имелись свои любимчики, которые делали вид, что любят его или, по крайней мере, соглашаются с ним. Если ты с ним не соглашался, что сразу становился его врагом. Спросите об этом Галланда. Геринг особенно заботился об Эрихе Хартмане, но, скорее всего, потому что Хартман ему никак не мог угрожать. Он был всего лишь молодым пилотом, не имевшим никаких связей с верхушкой Рейха. Он также выделял Ханса-Ульриха Руделя, Гордона Голлоба, Вернера Баумбаха и Дитриха Пельца. Но соперничать с Герингом было опасно. Он был решительным и злопамятным человеком.
В третий раз я видел Гитлера 12 января 1944 года, когда должен был получить грамоты на награждения Дубовыми Листьями и Мечами. Они были с тиснением, позолотой, в великолепно оформленных папках и все такое. Некоторые из них сохранились и сегодня, только не мои. Позднее их похитили в Вене, скорее всего русские. Свои я отдал жене и сказал спрятать в подвале дома в Вене. Когда после войны мы туда наведались, все документы пропали.
В тот день на приеме присутствовали шестнадцать человек особо отличившихся летчиков. Из них Гельмут Лент и Вальтер Новотны, которые получили Бриллианты, погибли еще во время войны. Вальтер Эзау, Дитрих Пельц, Гейнц Бэр, Вальтер Новотны, Адольф Галланд, Густав Рёдель, Гейнц-Вольфганг Шнауффер, Эгон Майер, Эмиль Ланг, Тони Хакль, Герберт Илефельд, принц цу Зайн-Виттгенштейн, Хартман и я прибыли на встречу с Гитлером, который и вручил грамоты. Затем последовал неизменный ужин. Он говорил об отражении высадки союзников. После этого меня официально перевели на Западный фронт, где я 19 апреля временно принял командование JG-11 в системе ПВО Рейха. Там оказался Крупински и еще кое-кто.
Позднее мне пришлось еще раз увидеть Гитлера, там был и Геринг тоже. Это произошло в апреле 1944 года, когда я встретился с командирами истребительных частей Западного фронта и ПВО Рейха. Там были Галланд, Вальтер Эзау, Йозеф Приллер, Гюнтер Лютцов, Гейнц Бэр, Эдуард Нойман, Густав Рёдель, Ханнес Траутлофт, Герберт Илефельд и мой старый друг Штайнхоф. Все они сейчас находились или на штабной работе, или летали в составе упомянутых командований. Все ожидали вторжения союзников через Ла-Манш, и гадали, когда и где именно это произойдет. В то же самое время Гитлер носился с собственными идеями, и можно было легко видеть, что он плохо понимает, что именно происходит. Он казался рассеянным и погруженным в собственные мысли.
Для него одна вещь была типичной – он всегда заявлял, что у англичан постоянные проблемы с оппозицией: лейбористами, профсоюзами и тому подобным. Он также утверждал, что вскоре англичане и американцы поймут, какую угрозу представляет Сталин, и переменят сторону. Мне было совершенно понятно, что этот человек слегка спятил. Гитлер не имел ясного и детального представления о ситуации. Какими бы ни были проблемы англичан, они остались с союзниками до конца войны.