Милый папуля!
Я страшно обрадовался, получив твое такое хорошее письмо. Я очень соскучился по тебе, мой дорогой! Я не дождусь того дня, когда я вернусь в Москву и увижу тебя.
Как поживает твой грипп? Я надеюсь, что уже здоров. Ты, милый, не расстраивайся ничему: ведь если иметь к этому тенденцию, то можно расклеиться совсем.
О своих делах я писать не буду: Ира тебе красочно обрисует нашу деятельность в Курске. Мы, наверное, вернемся в середине октября. Мне бы очень хотелось скорее увидеться с тобой. Настроение у меня мерзкое, и поэтому я ограничусь только самым главным: я очень тебя люблю, очень скучаю без тебя и призываю тебя не хандрить, мой храбрый папуас. Поцелуй Татьяну Алексеевну, Алешку.
Целую тебя крепко-крепко, мой родной, и не забывай своего единственного сына.
А.
P.S. А вот было бы здорово уехать куда-нибудь отдыхать вместе. А?
IV
В «Завещании» сыну Андрею есть такие строки:
Так в самом начале 1940 года, когда до войны еще года полтора, были написаны стихи «Близость войны»:
Мы не приводим всего текста стихотворения, но автор называет грядущую войну «предпоследней».
Поэт – пророк, провидец. «Поэт всегда прав», – говорила не раз Ахматова. В том же году происходят два серьезных события для Тарковского-поэта. Его принимают в Союз писателей СССР, и он знакомится с вернувшейся из эмиграции Мариной Ивановной Цветаевой.
Приехала она в тяжелом состоянии, почти вынужденно, из-за мужа, и все ее самые скверные предчувствия оправдались. Арсений Тарковский – поэт, дворянин, красавец – произвел на ее взрывную увлекающуюся душу сильное впечатление. «Я ее любил, но с ней было тяжело», – признание ничем не удивляющее. С ней было тяжело. Они много гуляли, и Марина Ивановна показывала ему «свою Москву»: Трехпрудный, музей, построенный отцом, Ржевский…
Однажды она позвонила в четыре утра: «Вы знаете, я нашла у себя ваш платок!» – «А почему вы думаете, что это мой? У меня давно не было платков с меткой». – «Нет, нет, это ваш, на нем метка „А.Т.“. Я его вам сейчас привезу!» – «Но…Марина Ивановна, сейчас четыре часа ночи!» – «Ну и что? Я сейчас приеду». И приехала, и привезла мне платок. На нем действительно была метка «А.Т.».
Они познакомились до знакомства. Марина Ивановна прочитала книгу переводов Кемине. Ее уникальное тонкое поэтическое естество сразу отозвалось, откликнулось немедленно письмом незнакомому молодому человеку:
Милый тов‹арищ› Т‹арковский›,
Ваша книга – прелестна. Как жаль, что Вы (т. е. Кемине) не прервал стихов. Кажется ‹…›: «У той душа поет – дыша. ‹Да кости – тоньше› камыша…» (Я знаю, что так нельзя Вам, переводчику, но Кемине было можно и должно).
Во всяком случае на этом надо было кончить (хотя бы продлив четверостишие). Это восточнее – без острия, для ‹неразб.› – все равноценно.
Ваш перевод – прелесть. Что Вы можете – сами? Потому что за другого Вы можете все. Найдите (полюбите) слова у Вас будут.
Скоро я Вас позову в гости – вечерком – послушать стихи (мои), из будущей книги. Поэтому – дайте мне Ваш адрес, чтобы приглашение не блуждало – или не лежало – как это письмо.