По-видимому, формирование культбригады не было доведено до конца. Во всех дальнейших письмах Береговский настойчиво просил не присылать ему носильных вещей, мотивируя тем, что у него все есть. Очевидно, ему больше не приходилось переодеваться в «концертную» одежду. Однако почти каждый раз в письме содержалась просьба, связанная с работой. Ему были нужны камертон, нотные тетради, карандаш, резинка, а главное — ноты.

Безусловно, Береговский, опытный фольклорист, знал наизусть немалое количество песен и мог разучивать их с самодеятельным хором. Но уровень первого собранного им коллектива позволял обращаться и к классике. Он просил дочку разыскать и переписать ему три хора[648]. Выбор сочинений показателен. Два первых хора передают настроения, созвучные переживаниям заключенных.

«Хор поселян» из четвертого действия оперы А. П. Бородина «Князь Игорь» начинается словами «Ох, не буйный ветер завывал, Горе навевал <…> Что не черен ворон налетал. Беду накликал»[649]. Это достаточно сложная партитура (для смешанного состава), для исполнения которой нужен опыт. Береговский был уверен, что собранному им хору она по силам, что свидетельствовало о наличии в составе музыкантов хорошего уровня.

«Ноченька» — хор из последней картины первого действия оперы А. Г. Рубинштейна «Демон». Небольшой сумрачный по колориту мужской хор начинается и заканчивается словами «Ноченька темная, скоро пройдет она, завтра же с зоренькой в путь нам опять». Ее поют вынужденные заночевать спутники князя Синодала, не знающие, что завтра их караван будет разграблен, а многие из них убиты.

В противоположность двум первым сочинениям, «Серенада 4-х кавалеров одной даме» А. П. Бородина для мужского вокального квартета без сопровождения[650] — шуточное сочинение, бисовка, юмористический эффект которой мог быть усилен хоровым исполнением:

«Серенада…» написана для голосов без сопровождения, но во вступлении и между куплетами певцы имитируют гитарный аккомпанемент. Береговский, не совсем уверенный в авторстве Бородина, пояснял, как найти это сочинение: «начинается она так: „Дрень-дрени-дрени, дрень-дрень-дрень“»[651].

Ноты купить не удалось, а Моисей Яковлевич настойчиво повторял, что нуждается в них, и Эда Моисеевна переписала эти сочинения для отца. Девушка окончила первый курс музыкального училища, где училась параллельно с университетом (после ареста отца училище пришлось бросить), однако исполнение просьбы являлось своего рода подвижничеством. Для выполнения этой кропотливой работы недостаточно владения нотной грамотой: переписка партитуры в чем-то приближается к искусству чертежника, поскольку ее элементы (ноты, паузы, тактовые черты, а также многочисленные штрихи и вербальный текст), расположенные на разных нотных строчках, должны быть строго согласованы между собой по горизонтали и вертикали. Несмотря на небольшие объемы названных произведений, копирование каждого из них могло занять от нескольких часов до нескольких дней.

Кроме этих трех хоров Моисей Яковлевич просил присылать сборники народных и советских песен. Береговскому не всегда удавалось адекватно оценить возможности очередного коллектива. Так, поначалу очень понравившаяся ему хрестоматия[652] впоследствии оказалась сложной: «Из Хрестоматии, которую вы мне прислали, я мог использовать только лишь 2–3 песни»[653]. Его интересовали уже готовые обработки, но он и сам был настроен аранжировать сочинения или расписывать их для мужского хора (вместо смешанного). По-видимому, вскоре Береговский понял, что его прежнего опыта недостаточно[654]. Ему понадобился учебник по гармонии, называвшийся в профессиональной среде «бригадным»[655], или же — вместо него — «Практический учебник гармонии» Н. А. Римского-Корсакова[656]. Возможно, тогда же Береговский принял решение восполнить и другие пробелы в своем образовании и просил родных выслать книги по истории русской и зарубежной музыки. Одновременно Моисей Яковлевич старался ограничивать вес посылок, не заставлять близких отправлять ноты, которые могут оказаться невостребованными: при каждой перемене адреса ему приходилось перетаскивать весь свой скарб. Тяжелые издания (требовавшиеся ему книги весьма объемны) и ноты становились бременем.

По меняющимся запросам мы видим, как постепенно отходила на второй план исполнительская (хоровая) работа и приоритетной становилась научная деятельность. Береговский заинтересовался новинками — только что вышедшей книгой «Вопросы музыкознания» (1954), положившей начало серии научных изданий, а также журналом «Советская музыка», публиковавшим как работы в области истории и теории музыки, так и рецензии на крупные музыкальные события в стране: новые оперные постановки, фестивали, концерты. Возможно, изменение интересов произошло в ходе изучения каталога Музгиза[657]. Заказав его для того, чтобы узнавать о новых изданиях и точнее объяснять близким, какие ноты могут быть полезны, Береговский благодаря ему увидел и другое поле возможностей для творческой работы.

Решение отказаться от хоровых выступлений, по-видимому, было вынужденным: при очередной переброске в новый лагерный пункт (летом 1954 года) Береговский оказался в чуждой ему среде. Уже в который раз он попробовал «начать все сначала», но коллектив оказался слабым, так что Береговский постарался поскорее избавиться от него[658]. «Хор здесь настолько слаб, что приходилось идти на такие компромиссы, которые доставляли мне огорчения и раздражение и очень мало радости, — писал Моисей Яковлевич спустя еще месяц. — Зачем же мне возиться с таким хором, тем более что среда художественной самодеятельности здесь для меня мало интересная»[659].

«Компромиссами» Береговский мог назвать уступки в выборе репертуара, когда по требованиям участников хора и слушателей вместо классики и народных песен начинал звучать «тюремный шансон». Тогда же Сарра Иосифовна стала замечать, что от писем мужа «веет обреченностью»[660]. Через некоторое время, однако, Моисей Яковлевич нашел для себя другой вид «общественно-культурной нагрузки»: чтение лекций[661].

Перечень продуктов, которые хотел бы получить заключенный, — вероятно, наиболее типичное содержание лагерных писем. Суточные нормы продуктов определялись Приказом МВД СССР[662]. Ежедневное «меню» для основного контингента состояло из четырнадцати пунктов (нормы указаны в граммах):