Сахар — 17
Соль — 20
Чай суррогатный — 2
Томат-пюре — 10
Перец — 0,1
Лавровый лист — 0,1
(Примечание: картофель и овощи, томат-пюре, перец и лавровый лист выдаются при наличии ресурсов).
Для тех, кто не выполнил норму дневной выработки, для больных или помещенных в штрафной изолятор размеры продовольственного пайка уменьшались. Продукты — главное, что требовалось заключенным.
Чаще всего в письмах повторяется просьба о сахаре и «жирах» (то есть сливочном или топленом масле): «…вы должны остановиться на том минимуме, который мне действительно необходим.
Это — килограмм жиру и килограмм сахара»[663]. Лишь летом 1952 года Береговский отказывался даже от этого минимума: «Врач считает, что и масло и сахар мне не надобно»[664]. Ссылка на «советы одного врача», перечень лекарств, в числе которых антибиотики и препараты для повышения уровня гемоглобина, показывают, что Моисей Яковлевич серьезно болел. Он сильно ослаб: «…мне добавочного питания не нужно — я с трудом съедаю полагающийся мне рацион».
Кроме «необходимого минимума» в письмах появляется еще ряд продуктов. Поначалу это «концентраты» — род сухих консервов[665]. Береговский уточнял, какого рода концентраты он хотел бы получить. В красочном каталоге названные им лапшевник и гречневая каша помещены в разделе «Концентраты обеденных блюд. Вторые блюда»[666]. В перечне каш гречневая занимает почетное первое место.
Кроме того, в письмах упоминаются сгущенное молоко, какао с молоком, кофе с молоком, плавленые сырки. Посылались разные виды круп, мясо (домашняя тушенка или приготовленный и замороженный кусок), лук и чеснок, яблоки и черная смородина (видимо, варенье), горчица и перец, домашнее печенье, мед и конфеты (монпансье, карамель «Театральная» и даже шоколад).
В начальный период пребывания в лагере Береговский разнообразил меню, покупая сухофрукты, конфеты и консервы[667]. После перевода в другой лагерный пункт он не упоминал о покупке продуктов и даже писал: «Денег не посылайте ни в посылках, ни почтой — мне они не нужны»[668]. (Следующая строка в письме содержала что-то запретное: она вымарана цензурой.) Вновь упоминание о лагерном ларьке и возможности купить (на этот раз сахар) появляется осенью 1954 года, в том же письме есть и просьба о деньгах[669].
На этом фоне резко выделяются просьбы выслать ветчину, красную икру, балык, сыр бакштейн. Эти продукты явно не входили в «необходимый минимум», и Береговский прекрасно понимал как стесненное материальное положение его близких, так и трудности в добывании этих деликатесов. С чем же связаны подобные гастрономические «капризы»? Одну из подсказок мы находим в письме 1952 года: «Хочу вас обрадовать тем, что с мая прошлого года я бросил курить. <…> Хоть я и не собираюсь вновь начать курить, все же прошу в каждой посылке вложить 2–3 пачки махорки (никаких папирос!)»[670]. То, что не входило в «необходимый минимум», также требовалось для физического выживания: для обмена, для расплаты с теми, кто проверял почтовые отправления, для обеспечения хоть сколь-нибудь сносного обращения с собой.
Вторая подсказка — в одном из последних лагерных писем. В нем Береговский сперва сообщает: «Вчера, наконец, получил посылку. Все дошло в отличном виде. Ничего не испортилось и не разбилось»[671]. Тем не менее через несколько строк мы читаем: «Не нужно было посылать рис. Но поскольку это всего 400 граммов (мешочек разорвался и пришлось его собирать из ящика), то не стоит и говорить об этом». Итак, в посылке были хрупкие предметы (баночки с горчицей), которые остались неповрежденными, при этом порвался мешочек (то есть не бумажный пакет!) с крупой. Как можно это объяснить?
Понять помогают письма других заключенных, свидетельствующие, что человек, получавший посылку, должен был сразу уделить что-то лагерной обслуге. Приведем здесь фрагмент воспоминаний Е. М. Львова:
Получая посылку из рук надзирателя, надо немедленно проявить широту натуры. Горсть конфет, пачку папирос, пачку печенья и др. надо тут же положить на середину стола — угощение выдающему, присутствующим надзирателям и отсутствующим придуркам. Не сделаешь этого, с тобой поступят «по закону»: все вскроют, распечатают и одно за другим будут высыпать в наволочку (ящики не выдаются). В результате в посылке окажется смесь из сахара, круп, чая, табака и т. д.[672]
Видимо, понимая, что совсем скоро он покинет лагерь, Береговский перестал платить унизительную дань.
Чаще всего отбирали и деньги, вложенные в посылки. Еще меньше шансов было сохранить присылаемую одежду. «Невозможно иметь здесь что-нибудь, кроме как на себе. Присылать что-нибудь из обуви, одежды, белья — выкинуть в бездонную яму. Я категорически запрещаю вам присылать мне что-либо из вещей», — писал из Бамлага М. Д. Юдин в 1938 году[673]. Поэтому после «концертных» рубахи, галстука, летних брюк Береговский попросил лишь «пару рубах нижних»[674], а в дальнейшем упорно писал, что у него есть все необходимое и вещей присылать не надо.
Письма из лагеря были драгоценностью: их читали по многу раз. На первой странице письма, датированного 24 января 1953 года — следующего после письма с перечнем лекарств, — видны следы слез, так что некоторые буквы совсем расплылись. Как прожила жена Береговского эти полгода — от одной весточки до другой, — понимая, что муж серьезно болел, и не имея возможности узнать, жив ли он? Но слезами горю не поможешь: письма Береговского свидетельствуют, что он получал посылки, сполна отвечавшие его запросам. Каждую из его просьб родные старались выполнить.