Лебедева[512], Якимова, Фриденсон[513], Емельянов[514], Люстиг[515], Тетерка[516] и Златопольский Лев — находятся здесь. Александр Михайлов[517] умер в Алексеевском равелине 6 или 8 декабря 1882 года; есть много оснований думать, что он умер неестественной смертью (после посещения равелина Министром Толстым).

Как ты мог подумать, что имеются сношения с равелином? Неужели бы я не завел сношений прежде всего с Колодкевичем и Фроленко, моими самыми дорогими друзьями?! Само собой разумеется, что все сообщаемые сведения составляют строжайшую тайну, кроме Инда и Жоржа[518]. Я забыл тебе сказать, что из Сибири с каторги в прошлом году (в сентябре)[519] были привезены сюда Кобылянский, Попов[520], Иванов[521], Буцинский[522], Щедрин[523], Волошенко[524], Геллис[525], Орлов Павел[526]. Для чего их привезли, они сами не знают, а люди они все очень достойные!! Вне всяких подозрений!

Из сидящих здесь офицеров я знаю следующие фамилии: Цицианов[527], Якимов[528], Мелетюк[529]. За последнее время навезли много новых офицеров; из Тифлиса сюда привезли 9 человек еще в конце января. Есть основание думать, что офицер Шепелев[530] выдает товарищей. Пусть Жорж примет это к сведению.

Корба с большой уверенностью говорит, что Фомин (муж Осмоловской) стал изменником[531]. За что купил — за то и продаю!! Что ж, ты узнала фамилию сумасшедшего моряка, который молится Богу по целым ночам?[532] Он наверно предатель! Напоминаю тебе, сердце мое, что если Петр Васильевич Гортынский[533] не судится или не сослан, то он наверно изменник! Был ли уже процесс в Киеве? Кто подсудимые? Отчего ты, мой милый, не сообщил вкратце содержание прокламации к согражданам?

В крепости сидит хозяин последней типографии «Народной воли» — Суровцев[534]. Несчастный человек он! Имей в виду, что к следующему процессу было бы недурно предупредить Спасовича[535], чтобы он защищал Суровцева. Мне сообщил Мономах[536]: 1) что наследница[537] собиралась уехать куда-то далеко и выйти замуж и во-2) что Георгиевская[538] арестована. Верно ли это? — Елагина мне сообщила, что здесь в крепости двух повесили (!!?) Откуда такой слух? Теперь, дорогой, незабвенный мой, пару слов о Надежде[539]: боюсь я, боюсь, чтобы ее не проследили шпионы; приняты ли всевозможные меры предосторожности? Ведь стоит Надежде раз дать промах, и тогда Анна[540] не жилица на этом свете!! Милый мой, дорогой, руководи Надей как можно внимательнее!

На всякий случай предлагаю для Анны несколько кличек: черт, сатана, дьявол, русалка, домовой, леший, нечистая сила. Теперь говорю о солдатах: в каждом коридоре стоит солдат часовой, между ними попадаются в таковой степени любознательные, что забывают страх (военного суда) и вступают в разговоры со мной. Часовые бывают известных гвардейских полков; каждый день меняются новые. Например, если сегодня была рота семеновцев, то она вторично будет лишь недели через три, причем тот солдат, который был в моем коридоре, уже будет стоять в другом коридоре, — так что вновь свидеться с знакомым солдатом можно раз в 4 месяца, и то если продолжаешь сидеть в той же камере (а это редко случается, потому что нас переводят очень часто из одной камеры в другую).

Мне судьба благоприятствовала: я 8-мь месяцев сидел в одном каземате. Теперь тебе, мой дорогой, нежно любимый друг, ясно, почему я не мог прислать солдат в назначенные тобой дни. Между всеми солдатами, с которыми я беседовал, наиболее выдающийся тебе известен (я сообщал его фамилию), с ним и пароль заключен (такой же, как с Анной). Я настолько уверен в этом солдате, что если бы даже ты, мой милый, познакомился с ним, я нисколько не смутился бы и не опасался бы. Заметь себе только, что пароль был заключен с этим солдатом в расчете, что он будет на кладбище встречен Елагиным[541] (я ожидал приезда Елагина). Установить сношения можно таким образом: путь придет в казармы какая-нибудь старуха или некрасивая женщина и вызовет его, скажет ему, приходи туда-то (и скажет куда), назначит время.

[Шифр]

Я еще забыл сообщить тебе следующее известие, переданное мне Корба: «Австрийский консул сообщает, что Нечаева отвезли якобы в Шлиссельбург и по дороге умышленно застрелили»[542]. Было бы недурно условиться à L’église cathédrale [фр. — в соборе] (на случай провала «diable» [фр. — дьявол]), что барышня, проживающая за границей, была невестой Александра Павловича и что она уехала за границу в надежде встретиться с ним, но судьба распорядилась по-своему[543]. Они знакомы еще с 1873 г[ода], когда А[лександр] П[авлович] был в Институте. Пусть Жорж имеет сношения с тем, у которого книга с конспирациями. Я потому это говорю, что с этим господином (его кличка на воле была «Август»[544], Жорж его знает) имела сношения та дама, у которой ты находила красивыми глаза[545] и которая прощалась со мной у тебя на квартире, в день моего отъезда (незабвенный день!). Как ведет себя diable? Не забывай, что эта особа очень любит argent [фр. — деньги], поэтому не особенно доверяй тем проектам diable’я, для которых требуется много billets de banque [фр. — букв. банковских билетов, то есть денег]. Diable почему-то воображает, что Comité exécutif [фр. — Исполнительный комитет] располагает несметными richesses [фр. — богатствами] — словом, Калифорния! Исходя из такого взгляда, diable считает, что недостаточно (по заслугам) ценят его travail [фр. — работу]. Это письмо вышло вполне деловым от начала до конца. Еще много, много нужно сообщить тебе, да нет времени — нужно кончать. В заключение уделю место лично себе, а следовательно, и моей жене, моей незабвенной, обожаемой жене, моему идолу, моей дорогой и милой голубке, моей гордости! Слушай же, моя милая, моя ненаглядная: я еще продолжаю висеть между жизнью и смертью; до сих пор нам не объявили, подписан ли приговор или нет. Нужно думать, что помилуют, иначе зачем же медлить и затягивать ко дню Коронации? Я по-прежнему спокоен, весел, бодр и не чувствую себя приговоренным, хоть убей меня. Жена моя, голубка моя! Я чувствую в себе такой запас сил, как в лучшие дни моей жизни — я смотрю на будущее с самыми отрадными надеждами, потому что «будущее» — это ты!! Моих сил достанет на долгие годы, не только месяцы. Может случиться, что это письмо последнее! Сердце мое, жизнь моя, пока я тебя не потеряю, пока ты жива, пока ты для меня существуешь — я живу! Как бы велики ни были страдания, как бы ужасны ни были испытания — они мне пойдут не во вред, а на пользу; ничто не в состоянии сломить моей твердой уверенности в тебе, в своих силах, в нашем будущем. Солнышко мое, упоение мое, знай и верь, что, стоя у преддверия вечного заключения по закону, я его не считаю вечным. Поборемся! Я и гранитные стены! На моей стороне все: вера, вера в тебя, в себя, в дело, надежда — надежда на тебя, себя, и любовь, страстная, жгучая, опьяняющая, но все исцеляющая.

Твой до гроба муж

Привет Инду, Жоржу