В кромешной тьме в уединенном месте злодей внезапно повернулся к своему хозяину и, оглушив его сильным ударом железного инструмента, задушил поводьями. Обыскав мертвого графа, он оставил тело и экипаж и убежал. Утром ужасную картину увидели. Подозрения пали на реального преступника. Полицейские отправились по всем направлениям и благодаря активным поискам через несколько дней нашли его в нескольких верстах от Ладожского озера.

Место, где обычно проводят публичные экзекуции, находится у Невы, на открытом и грязном пустыре. Когда я прибыл туда, несколько рот гренадер выстроились в линию, и на площадке собралось множество местных жителей. Серьезность их грубых лиц наряду со свирепыми лицами казаков и суровой мрачностью полицейских передавали столпившимся людям большее выражение ужаса, чем бывает у шумной толпы под виселицами в Центральном уголовном суде Лондона.

Наказание назначили на десять часов утра. Но до того как преступника привезли на место наказания, прошло еще более часа. Это был крепкий миловидный человек со светлыми усами и бородой; ни одна черта в его лице не говорила о том, что он способен не только на убийство, но даже на менее ужасные преступления. Если бы меня попросили выразить свое мнение об этом человеке по его лицу, я бы сказал, что все в нем добродушно и безобидно. Но я не физиономист.

В сопровождении полицейских несчастный прошел по улицам, чтобы показаться людям и потрясти их ужасом своей вины. Когда процессия прибыла, войска встали в круг, и начались непосредственные приготовления к экзекуции. Была прочитана бумага на русском языке, в которой, очевидно, содержалось описание его преступления и приговор; с преступника быстро сняли одежду, оставив только нижние штаны. В центре этой молчащей группы (эта тишина действительно внушала страх) стояла деревянная колода почти три фута высотой с тремя выемками наверху для шеи и рук. Полностью приготовившись к этому страшному наказанию, несчастный крестился, истово повторяя: «Господи помилуй». Палач положил его грудью на доску, крепко привязав его к ней за шею и кисти рук, оставив веревку под сгибами обоих колен. Таким образом он наклонил его вперед, страшный момент наступил. Раздался первый удар. Промежутки между ударами были несколько секунд, и во время первых десяти или двенадцати страдалец жутко кричал. Но вскоре он обмяк и ослаб, крик превратился в стон, и через несколько секунд не было слышно ничего, кроме кровавых всплесков кнута по бесчувственному телу наказуемого. О! Если Бог так наказывает, кто может выстоять перед его судом? Я думаю, если бы сострадательный Александр видел это, это было бы последним проявлением такого ужасного наказания.

После того как жестокие удары продолжались целый час (он получил более двухсот), офицер, возглавлявший полицейских, дал сигнал, и преступника немного приподняли над колодой. Ни малейшего признака жизни не осталось; действительно, все длилось так долго, что во время половины ударов он упал так низко, как позволяли перевязи, к которым он был привязан. Палач взял бледное и почти безжизненное тело за бороду, в то время как его помощник держал инструмент, похожий на щетку с железными зубцами, и, недолго подержав ее под его виском, ударил по нему с необычайной силой, вонзив ее острые зубцы в тело. То же он сделал с другим виском и лбом. Части, проколотые таким образом, посыпали порохом, что должно было стать несмываемым знаком наказания, если бы страдалец остался в живых.

Вы можете полагать, что суровость истощила все свои проявления, что правосудие было утолено. Но нет, оставалось еще одно наказание: вырывание ноздрей. Щипцы для подобных наказаний – нечто похожее на чудовищные щипцы для завивки – изуродовали нос того, кого я считал мертвым (и действительно, я еле выдержал последнюю часть этого зрелища; исполнитель этого жуткого приговора с помощью своего товарища действовал способом более потрясающим, чем это можно описать). Боль от этой последней пытки вернула чувство бесчувственному телу. Таким же, как мой ужас, когда я увидел, как скорчилось от боли бедное искалеченное существо, было мое изумление, когда, отвязанный, он встал с помощью мужчин и пошел к телеге, готовой везти его обратно в тюрьму! Оттуда, если он не умрет, его должны были немедленно отправить в Сибирь, на пожизненную каторгу. Его потерянные силы, казалось, возвращались с каждым мгновением; и он сидел в телеге почти прямо, накрывшись своим кафтаном, который он сам придерживал на плече, спокойно беседуя с теми, кто его сопровождал.

Настолько я понял, его приговор был «безжалостно высечь кнутом». Конечно, в подобных случаях в живых оставались немногие; а если и оставались, то, желая им помочь, их умерщвляли, и смерть освобождала их от дальнейших страданий. Такой же была судьба тех несчастных, которые умирали на следующий день, пройдя первую станцию к месту своей ссылки.

Я не могу подробно рассказать, какое воздействие этот вид наказания имеет на людей. Сейчас они очень редки; и, каким бы ни был ужас, который они вызывают, я не считаю, что это действенные предупредительные меры, потому что в разных частях города случаются убийства, которые не удается раскрыть.

Впоследствии я слышал, что обстоятельствами, толкнувшими извозчика на убийство графа, были жестокость и скупость этого дворянина не только по отношению к нему, но и по отношению к остальным крепостным. Действительно, все знали о его безжалостности и суровом нраве, он был известен как один из самых жадных людей. Так что мое суждение о лице этого бедного парня было не так далеко от истины.

Я думаю, что кнут – это самое жестокое наказание, оставшееся от множества варварских черт, существовавших в начале империи. Способ сечения в начале царствования Петра I отличался от нынешнего и был более беспощадным. Наказуемый был привязан к спине экзекутора веревками; и его нижние конечности так крепко держал другой, что сопротивление было невозможно. Во времена первых царей на исполнителей этого ужасного наказания смотрели с таким уважением, что допускали их в лучшее общество. Более того, говорили даже, что в те дни купцы платили большие деньги, чтобы им позволили выполнять обязанности палача, полагая, что это поможет им повысить свой ранг. Удовлетворив свои амбиции, они перепродавали эти должности, получая огромные барыши.

Возможно, это был диктат моды даже у этих грубых людей; насколько ценили палачей, видно из примера: великие князья московские, чтобы заполнить свободное время или отвлечься от хлопотных правительственных дел, часто предавались этому занятию, выполняя приговоры суда просто как любители. Однако со временем яркие лучи цивилизации начали освещать эту темную часть планеты. Пришла литература, а вместе с ней гуманность, и былой почет, связанный с профессией палача, исчез. Эта должность уже не вызывала зависти; царские приближенные стали мудры и человечны; стало трудно найти постоянного исполнителя закона и позволить, чтобы это было оплачено, и, кроме того, было бы охотно наследуемо в семье. В данное время мы не можем судить, был ли порядок наследования обязанностей палача связан с заслугами или пороками тогдашнего собственника. Но точно, что секущие кнутом как сословие, вне сомнения, поддаются улучшению; и это не та профессия, которая сейчас станет желанной для очередного наследника. В случае, если у этого ужасного члена общества не будет потомков мужского пола, корпорации палачей придется немедленно заместить умершего пригодным для этого человеком, который начнет новое поколение исполнителей наказаний.

Не требуется больших доказательств преимущества современной России перед прежней империей: достаточно сравнить то уважение, которым пользовался палач раньше, с ужасом, который он внушает теперь. К кнуту отвратительно даже прикасаться.

То, что я увидел, вызвало у меня сильное отвращение; не знаю, когда это впечатление сотрется из моей памяти. Если ваш сон нарушен этим рассказом хотя бы вполовину, так же как нарушен мой этим зрелищем, я прервал ваш отдых, по крайней мере, на ночь или две, то в следующем письме, которое я получу, я не жду благодарностей.