46. ПОЧЕМУ “ПЛАН ХАУСА” ПРОВАЛИЛСЯ ВТОРИЧНО?

На календарях было 4 сентября 1943 г. На православных календарях — 22 августа. На даче в Кунцево собрались Сталин, Молотов, Берия. А три человека были для этой дачи весьма необычными гостями. Митрополиты Сергий (Страгородский), Алексий (Симанский) и Николай (Ярушевич). Сталин выразил Русской Православной Церкви благодарность за помощь фронту. Зашла речь о созыве Поместного Cобора для избрания Священного Синода и патриарха. Когда митрополиты заметили, что для подготовки требуется около месяца, пока архиереи со всеми транспортными трудностями смогут добраться до москвы, генеральный секретарь распорядился доставить их самолетами — и Собор был назначен на 8 сентября.

Последовала и просьба об открытии богословских курсов. Сталин уточнил — почему курсы? Лучше, мол, сразу создавать духовные академии и семинарии, но Сергий возразил: “У молодежи не сформировалось нужное мировоззрение для такого образования”. Решили начать с курсов, а уж потом открывать высшие учебные заведения. Сталин согласился с просьбами об издании журнала Московской патриархии, об открытии храмов, освобождении из заключения священнослужителей — указал, чтобы представили список. И сам предложил выделить государственные субсидии Церкви, распорядился обеспечивать патриархию продуктами, предоставить ей несколько автомашин. Велел отдать ей особняк бывшего германского посольства в Чистом переулке, оборудовав его мебелью и имуществом. Был также создан государственный орган, Совет по делам Церкви [81, 161]…

В ходе войны продолжались начатые с середины 1930-х процессы возрождения российской державности. В 1941 г. снова возникла гвардия, хотя она сильно отличалась от императорской — дореволюционная гвардия была столичной элитой, офицеры попадали в полки по своему происхождению, солдат отбирали по внешним качествам. А советские части получали звание гвардейских за отличия в боях. Потом был отменен институт комиссаров. Термин “командир” заменился на “офицер”. Была изменена форма одежды, и к военным вернулись погоны. Вместо “красноармеец” и “краснофлотец” вводились обращения “солдат” и “матрос”, а сама Красная армия стала Советской армией.

Опять, как и в царские времена, гремела боевая слава казачества. Если на стороне немцев сражалось около 2 корпусов казаков, то на советской стороне — 16 корпусов, позже укрупненных и сведенных в 8. Все они стали гвардейскими, многие старые казаки шли на войну добровольцами, новые ордена носили вместе с Георгиевскими крестами за прошлую войну. И это не осуждалось, а приветствовалось. Во время войны были также учреждены суворовские, нахимовские училища, скопированные с дореволюционных кадетских корпусов — по распоряжению Сталина к этому делу привлекли офицеров и генералов, помнивших традиции кадетского воспитания и образования. В 1943 г. был распущен Коминтерн.

А важнейшими, конечно, стали процессы возвращения людей к Вере. Церковь снова была с народом, снова могла открыто окормлять умножающуюся паству. Участвовала она и с других делах. Архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий), ныне причисленный к лику святых, в 1941 г. находился в ссылке и обратился к Калинину, чтобы ему разрешили работать по “старой специальности” — он был великолепным врачом-хирургом. И в годы войны трудился в госпиталях, спас тысячи раненых, за свои разработки по медицине стал лауреатом Сталинской премии. На средства верующих были построены танковая колонна им. св. Дмитрия Донского, авиационная эскадрилья им. св. Александра Невского. Конечно, дело было не только в нескольких танках или самолетах. По мысли блаженного митрополита Сергия Церковь таким образом посылала воинам свое зримое благословение, как св. Сергий Радонежский послал Дмитрию Донскому иноков-ратников Пересвета и Ослябю. Главной же поддержкой была благодать Божья, даровавшая победы нашим воинам [81, 140].

8 сентября 1943 г. на Поместном Соборе патриархом Московским и Всея Руси был избран Сергий (Страгородский). Свобода веры открылась не только для православных. Государство пошло навстречу и исламскому духовенству, в октябре 1943 г. в Ташкенте было создано Центральное управление мусульман во главе с муфтием. В том же году были восстановлены центры буддистов, бурятским ламам вернули два дацана. Не задевали и иудеев. Был создан Еврейский антифашистский комитет, занимавшийся сбором средств для помощи Советской армии, действовавший в контакте с раввинами и зарубежными еврейскими организациями.

К сожалению, восстановление Московской патриархии не устранило до конца расколов среди православных. Некоторые иерархи и священнослужители по-прежнему пребывали в убеждении, что советская власть — “от лукавого”, а стало быть, от нее принимать ничего нельзя. И патриархию не признали. Сохранялись остатки “катакомбной церкви”, сект вроде “истинно-православных”. Да и из лагерей, тюрем, ссылок были возвращены далеко не все священники и монахи. Ведь на многих из них были навешаны “политические”, а не “церковные” статьи.

Но на ход войны возрождение Веры, патриотизма и державных традиций, несомненно, имело определяющее значение. С 1943 г. гитлеровцы терпели поражение за поражением. И дело было вовсе не в подавляющем численном превосходстве русских, как порой утверждают зарубежные и перепевающие их российские авторы. Такого превосходства вплоть до начала 1945 г. не существовало [24]. Но наращивалось преимущество в технике и в качестве войск. Точно так же, как было с советскими армиями в 1941-42 гг, так и для немцев пришла пора получать сокрушительные удары, оказываться в окружениях. Войска гибли и попадали в плен то в одном, то в другом “котлах”. Если из окружений удавалось просочиться части личного состава, то терялось тяжелое вооружение, техника. Терялась и значительная доля старых, опытных кадров, заменяясь недоученными новобранцами. Для затыкания “дыр” приходилось вводить в бой новые, наспех сформированные части. А советские солдаты и офицеры в боях набирались опыта, становились профессионалами высочайшего уровня. И вооружение, техника, боеприпасы шли теперь на фронт широким потоком. В тылу советские люди, включая стариков, женщин, детей, тоже совершали всенародный подвиг, и заводы действовали в полную силу, перевыполняя планы и задания.

Приведу два примера. Один — из записок Константина Симонова, проследившего боевой путь произвольно выбранной 107-й, впоследствии 5-й Гвардейской Краснознаменной Городокской стрелковой дивизии. В 1941 г. при взятии заштатного городка Ельни она уничтожила 28 танков, 65 орудий и 750 солдат противника. Сама потеряла убитыми и ранеными 4200 человек. В 1943 г., в боях за Гомель и Городок, захватила и уничтожила 44 танка и 169 орудий, потеряла 5150 убитых и раненых. Но в 1944 г., как отмечает автор, наступает “решительный перелом в соотношении между потерями и результатами боев”. В Белорусской операции дивизия освободила 600 населенных пунктов, захватила 98 танков и 9300 пленных — потеряла 1500 человек. А при штурме Кенигсберга заняла 55 кварталов, пленила 15.100 вражеских солдат — сама потеряла 186 человек убитыми и 571 ранеными.

Второй пример — из биографии летчика-аса Николая Скоморохова. За несколько лет войны, с 1942 по ноябрь 1944 г. (до взятия Будапешта) он сбил 22 вражеских самолета. А за оставшиеся несколько месяцев до мая 1945-го сбил еще 22. Хотя, с другой стороны, почти все, с кем он начинал войну, погибли. То есть, на первом этапе войны советскому командованию приходилось бросать в сражения плохо подготовленных пилотов. А на заключительном этапе в германской авиации были уже повыбиты лучшие кадры, немцы были вынуждены использовать неоперившуюся “зелень”, и русские летчики сбивали их, как куропаток.

Однако и умения воевать, обеспеченности танками, орудиями и самолетами было для побед недостаточно — действовали еще и духовные факторы, сплавившие солдат и офицеров, фронт и тыл в единую неодолимую силу, обеспечившие готовность к подвигам, жертвам, героизму. Наступающие войска нередко спасали от оккупантов христианские святыни. В Киеве есть чудотворная Гербовецкая икона Божьей Матери, отбитая у фашистов и возвращенная Церкви маршалом Жуковым [140]. А в Белоруссии рассказывают, как священник пожаловался Жукову, что немцы увезли колокола его храма. Через некоторое время ему привезли колокола в сопровождении автоматчиков [81].

Освобождали не только православные святыни. По приказанию маршала Конева была создана особая десантная группа танкистов и саперов для спасения знаменитой Ченстоховской иконы Пресвятой Богородицы — католический монастырь, где она находится, немцы заминировали и намеревались взорвать. И тем, кто участвовал в операции, даже неверующим, Ченстоховская икона явила лик Божьей Матери. Это описал в своих дневниках один из свидетелей явления, Борис Полевой, хотя он остался атеистом и пытался объяснять случившееся с рациональных точек зрения [138]. А в ходе всенародного подвига воскресала и сама Церковь. Во время войны и в первые послевоенные годы в СССР было открыто более 14 тыс. храмов, 85 монастырей, 8 духовных семинарий, 2 академии.

Ну а в гибнущем рейхе происходили совсем другие процессы. “Провидение” покинуло Гитлера. Он перестал получать ту самую “энергию из Валгаллы”, быстро превращаясь в дряхлую развалину. Утрачивал и чувство реальности, то строил несбыточные надежды, то впадал в прострацию. А его приближенные действовали сами по себе. Спасали собственные жизни, награбленные богатства. Весной 1945 г., за несколько недель до краха Германии, вице-президент Имперского банка Эмиль Пуль направился в Швейцарию, вел переговоры с руководителями крупнейших банков о судьбе нацистских ценностей, которые уже были к этому времени депонированы в их сейфах. И 6 апреля докладывал в Берлин, что швейцарские партнеры “сохраняют в вопросах о золотых вкладах свою независимость”, и, как бы дальше не развивалась ситуация, “деловые отношения сохраняются” [10]. А в дополнение к прежним вкладам Пуль отправил швейцарским банкирам еще 3 тонны золота.

Правда, правительство Швейцарии после войны заявит, что “заморозило” нацистские счета. Но кто может заставить частный банк признаться — какой вклад является нацистским, а какой нет? По закону от 1 августа 1934 г. узнать это и проконтролировать не имеет права никто. Тайна вкладов строжайше сохраняется, хотя бы по той простой причине, что она является основой всего благополучия Швейцарии. Есть вклады анонимные, клиент регистрируется только под номером. Пойди узнай, частное это лицо или германский “золотой курьер”? А если клиентам, как нацистским преступникам, суждено погибнуть, то это их “личное дело”, банку это тем более выгодно. Ну а как только война окончится, швейцарские банки вдруг резко начнут объединяться друг с другом, учреждая новые компании, сливаться, разделяться, почковаться, менять партнеров, “юридические лица” — и тут уж подавно будет запутываться, какая фирма с кем контактировала, и какие вклады куда перетекли.

А над Берлином еще до начала советского штурма повисли облака дыма: нацистские учреждения жгли документы. Конечно, не все. Уничтожить все бумаги, которые государство наплодило за 12 лет, было невозможно. А кое-что вообще не уничтожалось. Например, американские спецслужбы развернули настоящую охоту за научной документацией — и похоже, часто знали, где надо искать. И ученые, делавшие свои разработки в военной промышленности, в гиммлеровской системе “Анэнербе”, вовремя смогли попасть в зоны оккупации западных союзников. Так что вклады “кружка друзей рейхсфюрера СС” оказались не напрасными для “мировой закулисы”, результаты оплаченных ими изысканий достались американцам и англичанам.