— Тару ту хали братш! Ауркххх… — захрипел он, получив возникшей в руке Абтармахана плетью по лицу. Уродливый шрам-ожог и истошные вопли стали прекрасным началом беседы.
— Мар’пхартар мо риши. Ронтхарташ барилулу… — с садисткой улыбкой Абтармахан безо всяких усилий схватил левой рукой голову пленника, удерживая её с лёгкостью. — Эй, мальчишка, ты умеешь лечить, — повернулся он ко мне. — Помнится, ты глаз кому-то вернул?..
— Было дело, — киваю. — Но это крайне сложно.
— Неважно. Сможешь сделать так, чтобы он не сдох от боли? И сможешь убрать ему боль, когда я скажу? Чтобы мог отвечать?
— Смогу, если ты не нанесёшь смертельных ранений, — на миг задумавшись, прикидываю количество маны. — И мне надо немного помедитировать.
— Не надо, — подойдя ко мне, Абтармахан положил руку на правое плечо. Я ощутил, что он пытается передать мне энергию. Сопротивляться не стал.
Видно было, что брахману плохо даётся это действо, но и мне было не легче. Пусть к приёму и передаче маны я довольно восприимчив, но эти психи из Храма и не пользовались чистой маной! В меня сейчас текла странная тягучая и плотная смесь магической энергии и жизненной силы, праны. Более того, при передаче Абтармахан поддерживал рваную пропорцию, отчего принимать это нечто становилось ещё сложнее.
Духовные линии напрягались от пропуска столь непривычной силы, которая к тому же и жглась, будучи с немалой примесью маны, несущей след огненной стихии.
— Хватит с тебя, — тяжело ухнул Адаалат-ка-Джаду, на миг сгорбившись и вытерев пот.
— Да… Дай мне пару минут, — усаживаюсь на землю и концентрируюсь, не обращая внимания на подвывания рядом.
Чтобы ощутить в себе что-то жгучее и сильное, плотное и тягучее, много усилий не требовалось. Куда сложнее было этим чем-то управлять. Духовная оболочка уже начала подстраивать этот ужас и пытаться трансформировать его во что-то более удобоваримое, но получалось у неё с трудом, а до завершения процесса было и вовсе далеко. Перво-наперво я разогнал собственную ману, заставляя её смешиваться с этой… субстанцией. Оттого, что мана была куда менее плотной, процесс шёл довольно непросто, но я не останавливался, напрягая духовные линии и прогоняя через них эту тягучую энергию.
Сознание полностью отрешилось от всего, погрузившись в эту силу. Она была тяжёлой, мощной, горячей. Она буквально жгла напором и силой! Настоящая смесь подлинной жизненной энергии и пугающего пламени, испепеляющего и всепожирающего. С трудом мне удалось “приглушить” пламя и “рассеять” жизнь, сделав их менее плотными. Я постарался добавить лёгкость и разреженность, прохладу. Всё, что на моей памяти больше характерно для облачной маны.
Вышло так себе. Когда я очнулся, просидев минуты три, то ощутил некую инертную субстанцию. Это была мана, но крайне непонятная и странная, да и по свойствам она от маны отличалась, кажется. Тем не менее, творить чары, основываясь на этой жуткой смеси, пожалуй, можно. Поднявшись и отряхнувшись, я кивнул Абтармахану.
Тот только этого и ждал. Вновь появившийся огненный коготь медленно вошёл в глазницу, остановившись внутри глазного яблока кончиком и начав поворачиваться. Эмушит задёргался с нечеловеческой силой и заорал. Он почти мгновенно охрип, а заодно сломал себе некоторые кости, судя по хрусту. В попытке выбраться из чудовищной ловушки, он явно выворачивал суставы. Изо рта пошла кровь. Неужто зубы покрошил?
Отстранившись, улыбающийся Адаалат-ка-Джаду кивнул мне. Первым делом я бросил заклинания паралича и малого исцеления. Отпущенный из цепкой хватки брахмана, “воин” неистово бился затылком о дерево. И будь оно несколько более прочным, то уже давно бы убил себя. Затем я начал начитывать заклинание избавления от боли. Повторил я его несколько раз, заодно кинув ещё два малых исцеления. Прожжёный глаз зарубцевался, как и ожог, но, разумеется, не восстановился.
— Прекрасно, — кивнул брахман, глядя на трясущегося от пережитого эмушита. Тот был в глубочайшем шоке, его, что называется, колбасило. Он дёргался и дрожал, а в воздухе пахло теперь ещё и дерьмом. “Избавление от боли” просто заставляет неметь места, где, собственно, боль испытывается. Он ничего ими не чувствовал, но прекрасно понимал, что там.
Вздохнув, я начитал ещё и протрезвляющее. У него много полезных эффектов, несмотря на омерзительные ощущения от действия. В том числе имеется лёгкие освежающее и успокоивающее воздействия. Не то чтобы парню это сильно помогло…
Абтармахан наклонился ниже и зашипел что-то эмушиту в лицо. Замерев на секунду, он уставился на брахмана единственным целым глазом, а затем быстро-быстро заговорил, захлёбываясь и хрипя, благо исцеления слегка подлатали ему и горло, и зубы. Судя по ауре, чёрный не соврал ни во время разговора, ни когда отвечал на дополнительные вопросы. Удовлетворённо кивнув, Абтармахан совершил замысловатое движение ногами. На миг обратившись в огненный хвост, они проткнули пленнику грудь, оставив страшную обугленную рану. Оставшийся глаз эмушита мгновенно остекленел.
— Что ты ему такого сказал? — поинтересовался я, нарушая неестественную после кончины главного источника шума тишину.
— Сказал, что сделаю то же самое с его мошонкой, когда у него закончатся глаза, — весело хмыкнул Абтармахан, который заметно повеселел после допроса и теперь выглядел непринуждённо и даже в какой-то мере счастливо. На самом деле, могу его понять: пытки — хороший способ снять стресс. Тут главное — соблюсти два условия. Нужно ненавидеть того, кого пытают, и получить после пыток исключительно положительную информацию. Впрочем, для поднятия настроения достаточно выполнения даже одного. Я испытывал такой же душевный подъём после того, как пытал зеркальных карликов. Омерзительные твари, наипоганейшие. — Пошли осмотрим их повозки, — хмыкнул брахман весёлым тоном.