Лето продолжалось, но Илья не баловал меня своими встречами. Он работал, и времени на свидания у него, очевидно, не оставалось. А может быть, он еще встречался с той девушкой, о которой упоминал Миша? Этого я не знала. Наши отношения не продвигались вперед. Сидя в кинотеатре, он брал мою руку в свою, но не обнимал меня и не пытался поцеловать. Но и я не торопила события.

В одну из суббот Илья пригласил меня к себе в гости. Я немного смутилась. Мне казалось, что на этой стадии отношений еще не знакомятся с родителями. А если Миша окажется дома? Но, а что собственно в этом такого? Почувствовав паузу, Илья тут же добавил, что все уехали на дачу, а у него есть интересные записи, и он предложил их послушать. Я согласилась.

Мне было приятно, что он позвонил, что пригласил меня в гости. Пожалуй, он все-таки хотел меня видеть. Возможно, я слишком много копалась в наших взаимоотношениях. Но виделись мы нечасто, и мои мысли между нашими встречами то и дело возвращались к нему.

Жил он в центре города, на Печерске, в добротном сталинском доме на тихой малолюдной улице. Мы поднялись на третий этаж.

– Проходи, – сказал Илья, пропуская меня в аккуратную переднюю.

Он снял обувь и надел тапочки. Я тоже сняла босоножки, но на предложение надеть тапочки, пожелала остаться босиком.

– Сегодня жарко. Мне так удобнее.

Я не люблю ходить босиком в чужой квартире, но и в чужих тапочках мне тоже некомфортно. В этой квартире, однако, было до педантичности чисто.

Он завел меня в небольшую комнату. Письменный стол, диван, стенка с книжными полками, проигрыватель, на полу небольшой ковер, на стенах – пара фотографий. Никаких сладких деталей или мещанских излишеств. По убранству комнаты было видно, что это культурная, образованная, словом, интеллигентная семья. Книги на письменном столе были аккуратно сложены двумя большими стопками. Линейки, ручки и карандаши лежали перпендикулярно книгам.

Почему я все это запомнила? Потому что совсем скоро я буду бывать в этом доме.

Илья предложил мне вишневый компот, приготовленный его мамой. Пока он ходил за компотом, я рассматривала книги на стеллажах. Многие корешки мне были хорошо знакомы по домашней библиотеке родителей, особенно из серии ЖЗЛ и «Литературные памятники». Пару полок были отведены книгам по математике. Отдельно стояли виниловые пластинки. Я взяла в руки первую попавшуюся – песни Окуджавы.

– Вот-вот, именно его мы сейчас и будем слушать, – сказал Илья, входя в комнату с маленьким подносом, на котором стояло два стакана с напитком насыщенного бордового цвета.

Он поставил поднос на стол и подал мне стакан с компотом. Затем взял стул, расположил его посреди комнаты перед проигрывателем и, указывая на него рукой, пригласил меня сесть.

Я села. Илья установил пластику на проигрыватель и опустил на нее лапку с иголкой. Легкое потрескивание сменилось незатейливой тихой мелодией.

Честно говоря, я никогда не была в восторге от Окуджавы. Его песни навевали на меня грусть. Я, как и большинство молодежи, предпочитала поп-музыку, стиль диско. Однако сейчас, в этой спокойной домашней обстановке, наедине с молодым человеком, в которого я была почти влюблена, искренние лирические песни Окуджавы оказались на удивление верным музыкальным фоном моему состоянию.

Илья сел на диван и молча слушал. Когда первая песня закончилась, он сказал:

– А что если нам выпить немного сухого вина? Будешь?

– Почему бы и нет, – ответила я. – Давай немного выпьем.

– Я сейчас. А ты пока посмотри вот это, – и он дал мне альбом с работами импрессионистов.

Тема живописи была мне немного ближе, чем творчество Окуджавы, поэтому я с удовольствием стала рассматривать знаменитые картины.