Книги

Ангелополис

22
18
20
22
24
26
28
30

– Я решил остаться здесь, – ответил Семьяза.

– Но почему? – Вера не верила своим ушам.

Они вернули ангелу свободу, а он предпочитал оставаться в одиночестве, в темной и мрачной пещере.

– Присутствие людей может причинить мне великое страдание. Тысячи лет я был адской тварью и не знаю, сумею ли теперь приспособиться к свету, – ангел улыбнулся. – К тому же земля принадлежит людям. Для меня на ней больше нет места. Я – узник, но не этой пещеры, а вечной жизни падшего ангела. Мне хотелось хотя бы на минуту ощутить, что такое быть человеком. Воспоминания о любви свежи в моей памяти. С тех пор я не знал ничего подобного. Ощущать теплую кровь в своих жилах, прижимать к себе чье-то тело, принимать пищу, бояться смерти… Ради этого я вернулся бы на землю.

Восьмой круг

ОБМАН

I

Мерлин Годвин приложил большой палец к экрану, и толстая железная дверь открылась. Он направился дальше по трубе из темного бетона; путь ему освещали неоновые лампы. Каждое утро доктор входил в тоннель через южный вход и проходил по темному и пустынному коридору четыреста метров, отделяющих внутреннюю камеру от внешней, с чемоданчиком в одной руке и чашкой кофе в другой. И хотя путь продолжался не более пяти минут, пребывание в коридоре приносило мужчине несколько мгновений полного покоя. Он будто оставлял нормальный мир, где люди жили, не подозревая об истине, и входил в другое измерение, которое даже по прошествии двадцати пяти лет казалось воплощенным кошмаром.

На деле он шел всего в сорока метрах под землей, в тоннеле, прорезанном в мягкой скале под сибирской вечной мерзлотой. Само существование данного заведения следовало считать чудом. Конечно, Общество располагало долгой и хорошо задокументированной историей наблюдений за живыми экземплярами. Ведь первый контакт с ангелами состоялся в XII веке, когда достопочтенный Клематис проник в тюрьму тварей. Однако учреждение для содержания монстров в Западной Сибири являлось крупнейшим пенитенциарным проектом в истории ангелологии. Там были камеры, исследовательские помещения, лаборатории, полностью укомплектованный медицинский центр, одиночки для различных видов ангелов, а при необходимости и людей, чинивших препоны работе. Имелись приемники для поступающих особей и крематорий для избавления от мертвых тел. Как главный ученый специалист, ведающий этим огромным учреждением, он мог воспользоваться любыми достижениями науки и техники.

Тюрьму задумали в начале 1950-х годов, когда Российское ангелологическое общество начало подыскивать место, способное вместить всю массу заключенных ангелов. После двух потраченных бесплодно десятилетий Общество договорилось с Кремлем и получило разрешение занять место прямо под крупнейшим российским ядерным предприятием в Челябинске. Соглашение получило противоречивую оценку в среде ангелологов – особенно западных, возражавших против любых контактов с советским правительством, препятствовавшим их работам в Восточной Европе. Но после долгих переговоров сделка все же была заключена. Под сибирскими снегами, в отлитом из бетона основании плутониевого ядерного реактора должна была разместиться колоссальная секретная лаборатория, соединенная с тюрьмой.

Хотя подобного рода учреждения существовали повсюду – сам Годвин лично бывал в аналогичных организациях в американском штате Индиана и в Китае, – ни одно из них не могло сравниться в масштабе с сибирским Паноптикумом. Емкость учреждения была громадной, под землей располагались тысячи камер. В тюрьме могли поместиться двадцать тысяч ангелов – от самых низших до высочайших. В данный момент свободных мест почти не было.

Доступ в Паноптикум осуществлялся по особому допуску и только через специализированные тоннели. Годвин всегда пользовался южным тоннелем, однако проходы были устроены в каждом квадранте, на равном расстоянии от центральной полости, заполненной созданными из стали и стекла камерами. Они освещались неоновым светом и вмещали по одному узнику. В тюрьме было устроено три уровня. На нижнем располагались самые примитивные из ангелов. Следующее кольцо камер занимали более опасные существа – раифимы, гибборимы, имимы. Первый уровень был отведен нефилимам и потому требовал максимального уровня секретности. Все три сектора образовывали элегантную и вместе с тем сложную яйцеобразную структуру, изнутри похожую на стеклянные соты, в каждой из которых гнездилась свирепая оса.

В центре структуры располагалась наблюдательная башня, отделенная от камер залитым синим светом пространством. Это была высокая стеклянная капсула, торчавшая из бетонного пола подобием космического корабля. Собирали ее только из тонированных стекол, так что светящиеся камеры подобно кольцам огня окружали темную сердцевину. Находящиеся внутри капсулы ученые денно и нощно исследовали ангелов.

Сооружение это имело своим образцом классическую тюрьму Паноптикум, придуманную Джереми Бентамом в девятнадцатом столетии. Группа инженеров переработала оригинальную концепцию под конкретные нужды ангелологии. Первоначально концепция Паноптикума предлагалась для укрепления психологического контроля над заключенными. Центральная башня была оборудована шторами, чтобы узники не могли понять, наблюдает ли за ними в данный момент охрана или нет. Когда шторы были задернуты, узники вели себя, как если за ними наблюдали. Ангелологи надеялись воспользоваться тем же самым принципом. Находящийся внутри башни надзиратель имел возможность следить за всеми камерами. Когда прозрачность плексигласа менялась, ангелы не могли видеть стоявших за ним ученых. Они не могли понять, когда за ними наблюдали, а когда нет. В итоге у заключенных создавалось впечатление полной подконтрольности. Их строго наказывали за любое нарушение правил, так что со временем они становились кроткими и тихими.

Ангелам негде было спрятаться. Камеры имели размер три на три метра, были холодными и серыми, как если бы жестокий сибирский климат проникал вовнутрь исправительного заведения. У них не было одеял, постелей и туалетов, ничего, кроме минимума, необходимого, чтобы сохранить им жизнь. Некоторые ангелы, влача такое существование несколько десятилетий, поняли, что останутся здесь до самой смерти. Они были погружены в молчаливую апатию. Недавно пойманные создания, еще не утратившие надежду на освобождение, вставали при каждом появлении Годвина. Жест этот казался настолько бесцельным и жалким, что доктору приходилось заставлять себя не расхохотаться.

По пути к башне он пересекал зернистый бетонный пол, выкрашенный в синий. Потом поднимался по металлическим ступенькам, оставляя позади толстые стекла самих камер, создающие впечатление аквариума, полного экзотических рыб. Небесные существа стояли возле стекол и прижимали к ним светящиеся ладони. Они казались Годвину тысячами блестящих морских звезд, плавающих в мутном море. В находящемся на такой глубине подземелье естественного света быть не могло. Ангельские создания были погружены в неоновую подсветку. Отсутствие природного чередования дня и ночи также считалось полезным. Пойманные ангелы существовали в безвременье, им оставалось отмерять время неспешными биениями своих нечеловеческих сердец.

По большей части заключенные представляли собой создания, неприемлемые для общества, выявленные и отловленные российскими ангелологами. Среди них были нефилимы, пораженные вирусом, который Анджела Валко рассеяла в ангельской популяции несколько десятилетий назад. Другие обладали заметными человеческими свойствами, физическими и поведенческими, отделявшими их от образа идеального нефилима. Третьи предали свои кланы, заключив браки с людьми.

Ирония ситуации не была от него сокрыта, ибо Годвин явно и прямолинейно работал на врага. Среди российских агентов были и купленные нефилимами – его нельзя было назвать уникальным в любом смысле этого слова. Однако степень его измены не знала прецедента. Он объяснял себе собственное предательство низменными свойствами человеческой природы. Доктор был человеком жадным, тщеславным и властолюбивым. Мужчина помог создать заведение для содержания ангелов, превосходящее любые помыслы ангелологов, и предложил его для использования врагу. Ощущая склонность к самоанализу, он подозревал, что таким образом, возможно, проявляется его бунт против родителей, преданных Обществу британских специалистов, настоявших на том, чтобы чадо продолжило их труды. Сначала он пытался соответствовать их требованиям. Будучи честным молодым специалистом, доктор помогал Анджеле Валко изучать генетический код ангелов, чтобы разработать средства их уничтожения. A теперь, по прошествии многих лет, обратил свои исследования на службу семейству Григори, выполняя эксперименты, какие могли только пригрезиться Анджеле. Полученные выводы принесли ему богатство и влияние. Если б он сумел достичь той плотности ангельского населения, которой они требовали, то стал бы самым могущественным человеком в новом мире.

Даже после долгих лет работы в Паноптикуме Годвин не переставал удивляться иронии судьбы, сделавшей его учеником Анджелы Валко. Она была самым преданным паладином Общества в его борьбе с нефилимами. И едва не сумела победить их. Заставить вирус птичьего гриппа поражать их крылья мог только вдумчивый ученый; заразить всю ангельскую популяцию через семейство Григори мог лишь политический гений. Персиваль Григори передал заразу всем главным родам нефилимов, отчего многие представители элиты скоропостижно скончались. Десятилетиями доктор восхищался Анджелой и проклинал ее. Вирус не покорялся ни одному из придуманных им лекарств. Даже теперь он всего лишь нашел способ сдержать его распространение, облегчить течение заболевания.

Когда русские наняли Годвина на работу и привезли в Сибирь осмотреть тюрьму, он оказался на краю необозримого ледяного поля, целой застывшей вечности, и понял невероятный потенциал узилища. Однако подлинная, тайная цель его трудов была куда более возвышенной и монументальной, нежели просто возвращение нефилимам их первоначальной силы. Он хотел полностью возродить былую ангельскую расу, как мечтал Артур Григори. Несколько лет назад произошел его первый и единственный пока прорыв в работе. Близнецы стали внушительным воплощением успеха генетических манипуляций. Успешное двойное клонирование покойного Персиваля Григори с помощью замороженных клеток, сохраненных его матерью Снейей, предоставило доктору право свободного пользования деньгами нефилимов. И Годвина оставили в покое, дав ему работать без помех.