- Нет. Я знаю, что такое тоска. Например, я тосковал по тебе. По твоим глазам. По твоему телу и рукам, которые могли бы ко мне прикоснуться. Но это совсем другое. Я физически ощутил его смерть. Каждой клеточкой своего тела. И будто что-то от него перешло ко мне, будто он во мне или я – это он. Это трудно объяснить словами. Мне даже кажется, что я стал намного взрослее, чем был еще вчера. Все очень странно, правда?
- Очень... Очень странно, – в замешательстве пробормотала она.
В красном свете торшера, в привычной, до боли знакомой обстановке, где она провела множество дней и ночей, глаза, устремленные на нее, резковато-приглушенный тембр его голоса принадлежали тому, другому. И это походило на мистификацию. Оба умолкли ненадолго, погрузившись вглубь себя.
ГЛАВА 44
Теперь все будет иначе, размышляла Клара. Главным для них станет любовь. Она горько усмехнулась. Гроссе обвинил бы ее в заурядности, в стремлении к тихому, мещанскому покою. Да! Ей нужен покой. Ох, как нужен. Она его заслужила. Да, она хочет быть заурядной женщиной – ласковой, заботливой, любящей. И любимой. Гроссе мертв. Но жива ее любовь к нему. И по-прежнему жив ее кумир в облике юного Гроэра.
Они вместе отправятся путешествовать по свету. Она покажет ему разные страны. Покажет весь этот прекрасный, необъятный мир, от которого он так долго был изолирован. И обязательно отвезет на Канарские острова. Туда, где теплые ласковые волны и золотые россыпи песчаных пляжей. Они уедут из этого проклятого затхлого захолустья. Пусть Гроэр никогда не узнает ни о своем, ни о гроссевском происхождении. Да она и сама постарается забыть об этом. Какая в сущности разница, где встретились две половинки будущего человека – во чреве матери или в колбе. И кто сказал, что повторивший в точности лишь одного родителя ущербнее обычного отпрыска. Что он менее человек, чем все остальные. Пусть Гроэр никогда ничего не узнает о деяниях своего прообраза.
- Его убила ты? – вдруг спросил Гроэр таким тоном, будто говорил о самых обыденных вещах.
- С чего ты взял?! – взвизгнула от неожиданности Клара.
Он неопределенно пожал плечом.
- Так мне показалось. – Лицо его было бесстрастным.
Нет-нет! Между ними не должно быть преступлений! Даже того, что совершено во имя его жизни. С этим покончено навсегда. Клара собралась заверить Гроэра в своей непричастности к гибели Гроссе, но он опередил ее:
- Ты правильно поступила. Нам двоим было бы тесно в твоем мире. Либо он, либо я, ведь так? Не могли же мы вместе владеть одной женщиной. Я бы этого не потерпел.
- Опомнись! Что ты городишь?! – возмутилась Клара.
- Не перебивай, когда я говорю! – оборвал ее Гроэр слишком хорошо знакомым ей тоном. – Еще совсем недавно я чувствовал себя жалким зверенышем в клетке. Но стоило мне переступить порог этой клетки, и я переродился... Да нет, пожалуй это произошло со мной позже. – Он будто вглядывался внутренним оком вглубь себя. И найдя искомый ответ, радостно воскликнул: – Ну конечно! Смерть Учителя пробудила меня! Теперь я ответственен за нас обоих: за себя и за него. Понимаешь? Нет, тебе не понять. Ведь ты всего лишь женщина.
- Гро-эр!!!
- Так пишут в ваших книжках, – саркастически, совсем по-гроссовски усмехнулся он. – Да не смотри на меня так. Разве на правду можно обижаться?
Он поднялся, обошел вокруг стола и наклонился над Кларой, бесцеремонно разглядывая ее.
- На твоем лице красные блики. Будто кровь... – Он ткнул пальцем, едва не задев ее, и грубо рассмеялся.
Если бы не этот проклятый красный свет, Гроэр увидел бы, как она побелела.
- Я шучу. – Он выпрямился. – Это все твой алкогольный напиток. Он мечется по телу как расшалившийся Кокки. – И тут же пояснил: – Кокки – маленькая двухголовая обезьянка, которая жила у нас на вилле, когда я был еще маленьким... Правда, она редко шалила. Помнится, чтобы расшевелить ее, я тыкал в нее палкой. Но прыгать она начала лишь однажды, когда я подпалил ей шерсть. Ну была потеха! Казалось, у нее вот-вот отвалится одна из голов. Или обе сразу... А потом она сдохла.