- Что так?
- Мы с самого начала не переносим друг друга. Так что мне, увы, придется подыскивать себе другое место. – Айрис тяжко вздохнула.
- Вам ничего не нужно подыскивать, – с мрачной твердостью заверил ее Гроссе. – Выполняйте свои обязанности, как выполняли.
И, не обращая внимания на удивленно уставившуюся на него женщину, он прошел мимо нее в столовую.
После плотного обеда Гроссе хотелось лечь, расслабиться и ни о чем не думать. Но, бросив тоскливый взгляд на свою широченную кровать, он отказал себе в этом.
"Супружеское ложе", – усмехнулся Гроссе. Интересно, какие мысли бродят в старой голове Айрис, когда она по утрам застилает его постель – постель, на которой испытала самые лучшие и самые худшие моменты собственной жизни. Теперь Клара тоже имеет на это допотопное ложе законные права. Более того, все в этом доме принадлежит отныне им обоим. Недобрая ухмылка снова тронула его губы. Хорошо им выдрессированная, она терпеливо ждет, когда он соблаговолит пригласить ее вступить в свои права.
А не совершает ли он ошибку, заставляя ее ждать? Она ведь не хуже его понимает, что сбор вещей – всего лишь отговорка. Какие у нее вещи! Ей нечего собирать. Наверное она думает, что он никак не отважится расстаться с холостой жизнью. Не стоит злоупотреблять ее терпением, настраивать ее против себя.
Гроссе вспомнил, что ему нужно ехать к Браунам – неприятная обязанность, которой, увы, не избежать. И потом, он должен присутствовать при финальном аккорде – для собственного успокоения. Постояв в раздумье перед гардеробной, он решил не обременять себя траурным костюмом и натянул черный пуловер поверх черных джинсов. Желая проверить, достаточно ли тщательно он выбрит, Гроссе остановился перед массивным зеркалом и принялся изучать свое отражение.
Фигура еще хоть куда. Черный цвет не только выгодно оттеняет серебристые подпалины на висках, но и придает всему облику загадочную привлекательность и шарм. Лицо надменное, холодное, властное. Неужели именно это нравится в нем женщинам?
Приблизившись вплотную к зеркалу, он включил светильник – вся привлекательность разом испарилась. Брови разрослись и закудрявились. Не мешало бы их привести в порядок. Под блекло-серыми, при ярком свете почти прозрачными глазами набрякли мешки – результат ночных бдений и хронических недосыпаний. На лбу и в углах рта глубокие борозды. А если приглядеться еще внимательнее, то можно заметить коричневые пятнышки, узелки и тонкую сеть фиолетово-красных склеротических прожилок. Вот они, коварные вестники старости, вестники неумолимой деструкции.
- Врешь, коварная старуха, – процедил сквозь стиснутые зубы Гроссе, исподлобья сверля взглядом свое отражение, будто Смерть притаилась именно там – в зазеркалье. Отступив на шаг, он выбросил вперед руку и, изучая себя в полный рост, с пафосом изрек: – Я победил Время. А значит, я готов к поединку и с тобой!
Такими словами можно было бы начать триумфальную речь с кафедры или трибуны перед многотысячной аудиторией восторженно внемлющих ему слушателей. Он не сомневался, когда-нибудь так все и будет. Только вот когда? Сколько времени ему еще предстоит таиться, словно кроту, в своих подземных норах?
Однако, самосозерцание что-то слишком затянулось. Он придал лицу скорбное выражение и, стараясь его сохранить, отвернулся от зеркала. Набрал номер Браунов:
- Миссис Браун, будьте любезны... Да конечно, я в курсе. Передайте, это Эрих Гроссе.
Ждать пришлось долго. Впрочем, будь его воля, он предпочел бы не говорить с ней вовсе. Наконец в трубке послышался охрипший от слез голос.
- Долли, дорогая... – Трагическая пауза. – Я только что узнал о постигшем вас... всех нас горе.
Она всхлипнула.
- Когда это произошло?
- Сегодня утром. Мне сообщили по телефону. До сих пор не могу поверить. Ведь говорила же ему, говорила, чтобы не доверялся каким-то подозрительным людям, – запричитала Долли.
Гроссе сделал стойку: