— Ну, сойдет, наверное.
— Мэгги, если он дружит с Харрисоном и твоим отцом, то точно знает, кто мы такие. Но вот почему мы о нем прежде не слышали?
— Думаешь, мы опоздали? Отец и остальные были здесь утром и забрали то, что мы ищем?
— Возможно. Придется спросить их прямо.
В хижине нам делать было больше нечего. Улика, если ее не успели забрать, хранилась в запертом ящике… Или в подвале.
— Мы могли бы взломать замок, — подумал я вслух, — или дождаться немца.
— Кого?
— Густафссона… он же вроде немец.
Мэгги задумалась:
— Взламывать замок — это слишком. Давай немного подождем и подумаем, что делать дальше.
Мэгги устроилась на качелях, а я сел на перила.
Мы молчали. Закат был как на картинке. Оранжевый солнечный диск медленно погружался в воды озера.
Через десять минут выключился генератор.
Дальше события развивались стремительно. Мэгги решила покачаться, и я поневоле стал следить за убаюкивающим движением: кач-кач, кач-кач. Должно быть, я впал в некое подобие транса, и перед глазами вдруг возник ясный, отчетливый образ: на диване валяется журнал «Судоку максимальной сложности», раскрытый на странице с наполовину разгаданной головоломкой. Изрядная часть клеточек уже заполнена. В одну из них вписана цифра четыре, выведенная особым образом, одним росчерком, как молния. Качкач. Многие пишут четверку именно так, но мало кто имеет привычку закрашивать образованный линиями треугольничек. По спине у меня пробежал холодок. Кач-кач. Старая хижина поскрипывала. А вот качели не издавали ни звука. Я знал человека, который закрашивал треугольничек в четверке. И никогда не забывал смазывать качели.
Возникший на пороге мужчина был в бейсболке и с окладистой бородой, но даже в таком виде я сразу узнал своего отца.
ESN
Джон и Лила ссорились не впервые, но теперь она, как ему показалось, наконец осознала: страсть, которую многие путают с любовью, вот-вот угаснет, а больше их ничего не связывает.
Потому-то Джон и удивился, когда в дверь позвонили. Он сидел в студии, откинувшись на стуле, и созерцал потолок. Джон вздохнул. У Лилы после скандала всегда оставалось что-то невысказанное, и спустя несколько часов она звонила по телефону, писала длинные сообщения или заявлялась к нему домой, словно стремясь выработать остатки эмоционального топлива. Джон знал, что лучше ее выслушать. Пусть снимет с души последнюю тяжесть.
На пороге стояла девушка немного моложе его самого. В голубых шортах с белыми сердечками и белой майке она словно явилась из молодежного сериала. На левом плече висел яркий рюкзак.
— Привет. Меня зовут Пола Мэррел.