«Если мне предстоит выступление в суде, к которому следовало бы готовиться три дня, а в моем распоряжении лишь сутки, лучше вообще не есть: напряжение в ходе работы парализует любые пищеварительные процессы»{149}, — признавался он Кайзеру.
Тревожность Оскара переросла в манию: он проводил сутки напролет без сна, запершись в домашней лаборатории. Исследовал улики и строчил отчеты с бешеной скоростью. А назойливые звонки от конкурентов изводили Оскара больше, чем неугомонные сыновья, громко игравшие прямо над его лабораторией. Узнав, что пожилой почерковед Карл Айзеншиммель неожиданно созвал пресс-конференцию, на которой хвастался ролью «главного эксперта» в деле Хайтауэра, Оскар был вне себя от ярости. Ведь на самом деле, кроме пары замечаний о записке похитителя, Айзен— шиммель ничего не внес в материалы обвинения.
«Он бахвалился перед газетчиками, будто единолично отвечает за анализ почерка в расследовании, — жаловался Оскар Кайзеру. — Старик явно боится, что репортеры могут упомянуть и мое имя»{150}.
Оскар глубоко переживал, что его держат за неопытного юнца, особенно в сравнении со старшими коллегами: «Если бы не чрезвычайный интерес к этому расследованию, я бы отказался работать, — писал он Кайзеру. — Стараюсь лишний раз с ним не пересекаться и надеюсь, что это его последнее появление в серьезном деле»{151}.
Почувствовав, как резиновые шланги туго затягиваются вокруг груди, Уильям Хайтауэр занервничал. Тело напряглось, пульс участился. За два месяца до начала следствия по делу о пропавшем священнике прокурор округа Сан-Матео[26] принял необычное решение, которое изменило подход к допросу подозреваемых в Америке. Метод был революционный — для таких целей машина еще ни разу не использовалась, — однако следователи хотели получить четкие и ясные ответы. Требовалось расставить все точки над
День выдался для Уильяма Хайтауэра нелегкий, причем еще до того, как начались испытания на жуткой машине. Пока обвинители готовили заключительные доводы, внезапно, к всеобщему изумлению, объявилась героиня рассказа Хайтауэра, которую считали плодом больной фантазии техасца.
В начале октября в здание суда вошла эффектная кареглазая брюнетка под руку со своим новоиспеченным мужем. «Дорис Ширли», — представилась она. Молодая женщина оказалась реальным человеком, а не игрой воспаленного воображения Хайтауэра. Правда, на этом хорошие новости для подсудимого заканчивались. Ширли заявила, что не имеет никакого отношения к убийству священника. И опровергла слова Хайтауэра о том, будто в ночь похищения каталась с ним на машине. Около одиннадцати ночи Ширли готовилась лечь спать в комнате, которую делила с техасцем, когда тот, наконец-то, вернулся. Она полностью перечеркнула алиби Хайтауэра, нанеся непоправимый удар его защите. И тем не менее техасец души не чаял в хорошенькой Дорис Ширли. «Какая разница, что она говорит, — отозвался Хайтауэр, узнав, что Ширли опровергла его показания. — Даже если выйдет замуж за другого, я все равно ее люблю. Может, она просто позабыла»{152}.
Полицейские составили психологический портрет Хайтауэра, и результат получился ошеломляющий. Перед ними либо гениальный преступник, либо невинная жертва чудовищного невезения, либо все же преступник, но душевно больной. Оскар считал, что есть только один способ выяснить, правду ли говорит Хайтауэр, — проверка на «аппарате». В на— дежде на сенсационный материал оплатить расходы вызвались газеты. Оскар позвонил своему другу, начальнику полиции Беркли, Августу Фольмеру. Следствию требовался новый инструмент, и Фольмер мог его достать.
В камере на втором этаже Хайтауэр только-только сомкнул глаза после мучительного дня. Около полуночи его неожиданно разбудил охранник и повел вниз. В просторном кабинете возле стены стояли Фольмер и окружной прокурор. Навстречу пришедшим шагнул высокий красивый незнакомец в модном костюме. Это был Джон Ларсон[27], молодой офицер полиции Беркли{153}. Несмотря на юные годы, Ларсон пользовался большим уважением: он стал первым американским полицейским, получившим ученую степень доктора наук в области физиологии — дисциплины, изучающей законы функционирования живого организма. В своей дипломной работе Ларсон развил теорию о том, как отпечатки пальцев могут выдавать в человеке преступные наклонности.
Двадцативосьмилетнего полицейского — мыслящего, эрудированного, с хорошим багажом медицинских знаний — привлекали передовые технологии криминалистики. В ближайший час Джон Ларсон получит еще один повод для гордости — он впервые применит в расследовании собственное изобретение, полиграф{154}. И первым испытуемым на аппарате станет душевно надломленный Уильям Хайтауэр.
Ларсон разделил тестирование на три этапа. Сначала шли контрольные вопросы: имя, возраст, место проживания. Это позволяло определить нормальные показатели кровяного давления и дыхания испытуемого. Во время второго этапа регистрировалась реакция на самые простые вопросы вроде любимого блюда или имени домашнего питомца. А дальше начинались самые волнующие вопросы об убийстве священника.
Начальнику Ларсона, главе полицейского управления Беркли Августу Фольмеру, представился шанс войти в историю. Кроме того, результаты испытания подкрепили экспертное заключение Оскара против Уильяма Хайтауэра. Оскар был благодарен Фольмеру за внедрение передовых изобретений, способствующих развитию криминалистики. Окружающие не раз задевали ранимое самолюбие ученого, но Фольмер — никогда. Оскар предвидел, что аппарат Ларсона изменит систему правосудия, и с радостью присоединился к первому испытанию.
В 1915 году профессор психологии Гарвардского университета и правовед Уильям Марстон[28] изобрел прибор, определяющий ложь по показаниям систолического кровяного давления, — первый шаг на пути к современному полиграфу. Однако давление измерялось с перерывами, что не давало особенных результатов во время полицейских допросов.
Марстон интересовался наукой, но его манил Голливуд. Вскоре он придумал супергероя женского пола — Чудо-женщину, которая с помощью Лассо истины заставляет преступников говорить правду{155}. Марстону оставалось лишь мечтать о подобном секретном оружии. И в 1921 году Джон Ларсон усовершенствовал прибор Марстона. Ларсон обратился на кафедру физиологии Калифорнийского университета в Беркли с просьбой о создании новой машины, которая будет постоянно (а не с перерывами) измерять давление, а также сердечный ритм и дыхание. Ларсон с коллегами предполагали, что эти данные помогут выявить лживые высказывания испытуемых. Молодой ученый назвал свое изобретение «кардио-пневмо-психограф», но Август Фольмер в интервью с журналистами дал более короткое название — «детектор лжи».
К концу лета 1921 года Ларсон собрал переносную версию машины, которая умещалась на доске для резки хлеба; вскоре они с Фольмером отправились в Редвуд-Сити, что в шестидесяти километрах южнее Беркли, для первого испытания прибора на подозреваемом в убийстве. За полчаса Ларсон установил аппаратуру, а затем Уильяма Хайтауэра усадили на деревянный стул и велели положить руку на стол. Техасец едва держался на ногах — последние несколько дней он почти не ел и не спал. Его чуть ли не каждый день таскали на допросы.
Пресса объявила техасца виновным еще до суда. «Полиция постепенно придает огласке историю Хайтауэра», — сообщали газеты. Бандиты Редвуд-Сити объявили, что готовы убить Хайтауэра в отместку за гибель отца Хеслина. А стражи порядка тем временем изо всех сил старались не допустить расправы над подозреваемым до суда. «Когда полиция сочтет возможным, его тайно вывезут из города. Мы не допустим линчевания!»{156} — заявил окружной прокурор.
Позиция защиты основывалась на словах пары свидетелей. И соседка отца Хеслина, и экономка описывали похитителя как невысокого смуглого иностранца, а не долговязого техасца. Но теперь обе женщины вдруг изменили свои показания — они обе сказали, что ошибались. Экономка отца Хеслина, Мэри Вендел, даже устроила небольшую сцену, увидев Хайтауэра в тюрьме.
— О боже! Это он! — закричала она. — Вот кто увез отца Хеслина! Лицо, весь облик! О, я…{157}
На полуслове экономка упала в обморок. Хайтауэр непонимающе смотрел на распростертое перед ним бесчувственное тело. На показания Вендел полагаться было нельзя, что, конечно, понимали бы сегодняшние адвокаты.
По данным «Инносенс проджект», некоммерческой правовой организации, помогающей освободить невинно осужденных, ошибочное свидетельское опознание — основная причина вынесения незаслуженных приговоров{158}. Следователей сбивают с толку ненадежные опознания или свидетели, которые преднамеренно указывают на невиновного человека или даже на того, кто и сам пострадал от действий преступника, — например, на раненого в жестокой перестрелке. Несмотря на доказанный факт, что традиционные линейки из выстроившихся в ряд подозреваемых дают ненадежные результаты, свидетельское опознание до сих пор служит при расследовании преступлений самым частым доказательством. В случае Уильяма Хайтауэра ценное время было упущено из-за этнических предрассудков ненадежных свидетелей.