Экономка удалилась в другую комнату, чтобы незнакомец мог переговорить со святым отцом с глазу на глаз. Объяснив, что у его друга чахотка, от которой тот скоро умрет, незнакомец попросил отца Хеслина прочесть над несчастным молитву, дабы приготовить его душу к переходу в мир иной. Священник согласился помолиться вместе с умирающим и отпустить ему грехи.
В девятнадцатом и начале двадцатого столетия больше всего жизней в США уносил туберкулез{104}. На самом деле Американская ассоциация пульмонологов появилась в 1904 году именно из-за распространения этой смертельной болезни. В 1920-х туберкулез, или, как его тогда называли, «чахотка», был смертельным приговором. Недуг поражал прежде всего бедных горожан: слабость, обильная потливость по ночам и страшные приступы кашля постепенно сводили больных в могилу.
Отец Хеслин понимал всю опасность поездки к больному — ведь туберкулез невероятно заразен. Порой и доктора отказывались посещать таких пациентов. Впрочем, священник твердо верил в христианское самопожертвование. Экономка вернулась в прихожую и тихо спросила у святого отца, собирается ли он поехать к умирающему. Отец Хеслин ответил утвердительно.
— Вернусь, как только смогу, — уверил он Мэри.
Незнакомец и священник вышли за дверь. В щель между плотными шторами экономка видела, как водитель уселся за руль небольшого «форда», нажал кнопку пуска двигателя и, развернув автомобиль в сторону выезда на шоссе, остановился. Святой отец торопливо подошел к машине и сел на пассажирское сиденье. Больше отца Патрика Хеслина никто не видел…{105}
1920-е часто расписывались в национальных журналах яркими красками: десятилетие блеска, джаза, контрабандного алкоголя и подпольных баров. Но для многих американцев это вовсе не были «ревущие двадцатые», как на вечеринках Джея Гэтсби. Вопреки обещаниям правительства, окончание Первой мировой войны в 1918 году не оживило экономику. Раненые, обозленные солдаты возвращались домой, понимая, что шансов найти работу почти нет. Большинство семей едва сводили концы с концами — в течение двенадцати месяцев после конца войны уровень безработицы удвоился{106}, достигнув двадцати процентов. Бурные процветающие двадцатые начались лишь с 1923 года. А пока многие прозябали в нищете, с которой не мог справиться даже недавно избранный в Белый дом Уоррен Гардинг[20].
Кроме того, в 1921 году исполнился год со времени введения сухого закона, послужившего еще одной причиной уныния среди американцев. Как только закон вступил в силу, в стране на четверть подскочил уровень преступности{107}. Полиция охотилась за бутлегерами, тюрьмы были переполнены. Для содействия полиции Бюро сухого закона «делегировало» свои полномочия членам Ку-клукс-клана{108}, которые воспользовались этим для запугивания бедных иммигрантов и темнокожих американцев.
Несмотря на запрет, употребление алкоголя продолжалось повсеместно, и количество арестов за вождение в нетрезвом виде выросло на восемьдесят процентов{109}. Процветали и другие виды нелегальной деятельности. В 1920-х несколько разрозненных бандитских группировок объединились в гангстерский синдикат, из-за чего произошел резкий взлет преступности. Главари американской мафии вроде Аль Капоне начинали с бутлегерства, которое процветало в Нью-Йорке, Чикаго и других крупных городах. Братья Ньютон{110} — самые удачливые грабители поездов и банков в истории — в 1920-х обчистили шесть железнодорожных составов, хотя часто сталкивались с вооруженной охраной. По всей Америке сыщики ломали головы над резко усложнившимися преступлениями. Так и загадка пропавшего в августе 1921 года священника поставила в тупик лучших специалистов органов правопорядка.
Когда отец Патрик Хеслин не вернулся к полуночи, Мэри Вендел заподозрила неладное. Она слонялась по незнакомому двухэтажному дому, стараясь занять себя шитьем. В конце концов, экономка рассудила, что соборование может занять какое-то время, особенно если больной страшится смерти. Вскоре Мэри уснула с мыслью, что завтра утром наверняка услышит чудесные переливы церковного колокола. Звонить в него была одна из многочисленных обязанностей отца Хеслина. Но утром, обнаружив, что колокол молчит, а спальня священника пуста, экономка позвонила архиепископу в Сан-Франциско. «Он уехал со смуглым мужчиной невысокого роста, возможно, иностранцем», — сообщила Мэри взявшему трубку клерку.
Архиепископ Эдвард Ханна развеял ее сомнения: если священник не уведомил свою экономку о ближайших планах, это еще не повод для паники. Однако вскоре клерк вручил Его Высокопреосвященству срочную депешу с наклеенной двухцентовой маркой. Архиепископ Ханна вскрыл конверт и стал внимательно читать письмо. Теперь и он заволновался.
Оскар Генрих поправил очки и внимательно вгляделся в очертания букв, накарябанных на листке бумаги{111}. Он стоял в отделении почтовой службы Сан-Франциско, бережно держа в руках письмо. С момента исчезновения отца Хеслина прошло несколько дней, и Оскар ощущал нетерпение, которое переполняло стоявших рядом следователей. Некоторые сыщики, например замечательный начальник полиции Беркли Август Фольмер, действительно могли помочь. Но большинство полицейских (любивших называть Оскара «доком») лишь путались под ногами. К какому типу относились эти ребята, Оскар еще не понял.
Сорокалетний криминалист знал, что следователи отнесутся к нему неприязненно. В полиции Сан-Франциско очень опасались гнева встревоженной общественности. Ведь только дьявол решился бы поднять руку на католического священника. Оскар догадывался, что идея нанять его принадлежала не следователям. Странное, почти бессвязное письмо, полученное архиепископом вскоре после исчезновения отца Хеслина, повергло полицейских в ступор, и тогда Его Высокопреосвященство вызвал Оскара.
Это было требование выкупа, объемом более шестисот слов, написанное от руки вперемежку с кусками печатного текста. Складывалось ощущение, будто двое разных людей вырывали лист бумаги друг у друга из рук. Автор письма требовал 6500 долларов — сумма, на взгляд Оскара, довольно странная. Обычно похитители округляли свои притязания в боˊльшую или меньшую сторону. Правильно составленные отпечатанные предложения резко контрастировали с дикими каракулями, отличавшимися косноязычием и массой орфографических ошибок.
Действуйте осторожно, ибо у меня в секретном погребе для вина спрятан отец _____________ из Колмы. Перед уходом я оставлю ему зажженную свечу, в основании которой достаточно химикатов, чтобы отравить ядовитым газом дюжину людей.
Оскар поднес листок к глазам и осторожно потер бумагу между пальцев. В структуре текста ничего особенного в глаза не бросалось. Требования похитителей ужасали, если окажутся правдой, и удивляли изобретательностью, если автор блефовал. Оскар обратил внимание на пробел после слова «отец». Значит, бандиты не задавались целью похитить именно отца Патрика Хеслина, но к преступлению, безусловно, подготовились. Скорее всего, похититель был очень умным. Или сумасшедшим. Либо и то, и другое.
Автор послания предупреждал, чтобы в полицию не обращались, иначе отец Хеслин погибнет — угорит насмерть, заточенный в винном погребе. Бессвязная записка оставляла мрачное впечатление; похититель заявлял, что на военной службе ему уже приходилось убивать.
«Я служил пулеметчиком в Аргоне[21], и мне приходилось всаживать в солдат тысячи пуль. Убить человека мне не впервой».
Дальнейший текст смахивал на тираду злодея из дешевого детектива. Похититель требовал, чтобы архиепископ положил деньги в запечатанный конверт и в ближайшее время ждал указаний, куда их привезти.
«Выйдите из машины с деньгами в руках и следуйте вдоль шнура, прикрепленного к белой разметочной полосе [на дороге], пока он не кончится. Затем положите конверт на дорогу и возвращайтесь обратно в город», — гласило письмо.