Удивительного вокруг обрушилось разом столько, что никто даже не стал спрашивать, откуда Алый Линкор знает, чьи писать имена на скатерти. Моряк с линкора жестом пригласил занимать места, и все двинулись рассаживаться. Трое операторов с тяжелыми профессиональными камерами на плечах сразу и демонстративно отошли в сторону; как ни странно, хозяева борта поняли все без единого слова, и места для операторов не появились.
Блондинку-ведущую сосчитали, место ей отвели. Но девушка все пыталась вцепиться с вопросами то в одного, то во второго, пока робот внушительно не покачал манипулятором перед загорелым личиком и не указал стальной рукой на последнее свободное место, возле того самого сенатора, что некогда летал с авианосцев и даже самую малость не сжег один из них.
Под общий смех блондинка уселась и даже на краткий миг затихла.
Тогда представитель Алого Линкора — высокий молодой брюнет в морской, понятное дело, форме, с удивительно темными синими глазами, какие часто встречаются у мужчин с берегов Адриатики — сказал короткую речь на правильном грамматически, но очень книжном, очень казенном, испанском языке, вежливо делая паузы для обоих переводчиков. Дескать, он здесь проездом, случайным транзитом, проблем не ищет, задерживаться не планирует. Но помочь советом или какой информацией, при определенных условиях, не прочь. В частности, он полагает, что беседа с физиками уровня Эверетта, Фейнмана, Капицы, Алферова, могла бы оказаться небезынтересной.
Адмирал Горшков только шевельнулся ответить, как “Мистер No” незаметно придержал его за расшитый золотыми вензелями рукав. С ответным словом поднялся тот сенатор, что никогда не летал с авианосцев. Седой джентльмен долго, велеречиво, затейливо прославлял пославшую их истинно демократическую страну, где найдется место любому свободному человеку. В лучших университетах указанной страны с радостью выслушают и щедро оплатят… (Сенатор даже паузу сделал на слове payment). В общем, ждем с циклом лекций, торжественную встречу и народный восторг можно считать свершившимся фактом.
Моряк с Алого Линкора благодарно кивнул и жестом передал слово Горшкову. Тот с военной прямотой заявил, что заплатить они могут не хуже, принять не слабее, ученых в его стране ничуть не меньше. А главное, сходство герба его страны и знаков на бортах Алого Линкора, плюс некоторые признаки в силуэте, конструкции и общем расположении данного корабля, наводят на мысль, что родная страна пришельца и родная страна его, адмирала Горшкова, чем-то связаны. Как минимум, общими корнями в прошлом.
Телеоператоры переглянулись и плотнее вжали камеры в плечи. Волка ноги кормят, а репортера — сенсация. Пулитцеровская премия в иных обстоятельствах поболее Нобелевской весит.
Громыко сидел с профессионально-непроницаемым лицом, и американские коллеги за столом уважительно подняли в его честь серебряные стаканы с минералкой. Нарзан оказался куда как неплох; тихонько щелкающий траками робот немедленно наполнил стаканы снова. Манипулятором он действовал с изяществом опытного виночерпия; ни единый пузырек не пропал даром.
Прочие же в делегации зашушукались, запереглядывались, осторожно толкая друг дружку локтями. Нет, понятно, что связь имеется, один рисунок на бортах чего стоит. Но надежда умирает последней — вдруг да маоисты какие, конкуренты здешним краснопузым? Вьетнам коммунистический, Китай тоже — а воевали между собой вполне по имперско-буржуйски, не на жизнь, а на прибыль.
Журналистка поежилась от прохладного морского ветра, и кто-то из мужчин молча накинул ей на плечи пиджак.
Тут Горшков изящно закруглил речь тоже длинным, витиеватым пассажем, как счастлив он, военный моряк, приветствовать в лице экипажа Алого Линкора поборников мира и разоружения, за что последовательно и неуклонно во всех своих действиях и намерениях выступает Советский Союз, и как рад он, Горшков, мирному урегулированию Фолклендского конфликта, который в противном случае мог бы бесмысленно унести жизни сотен и даже тысяч военных моряков.
После Горшкова поднялся важный джентльмен в превосходно сидящем синем костюме из наилучшей шерсти, идеально подходящем для ветренного дня.
— Как доктор философии и права, я хотел бы кое-что добавить… Э-э?
Перед говорящим прямо на скатерти проявились всем знакомые черно-белые клетки, а моряк Алого Линкора спросил с вежливой полуулыбкой:
— Бжезинский, Збигнев, “Великая шахматная доска”?
— Да, но откуда… Я только начал обдумывать эту книгу!
— Наслышан, — ответил моряк все с той же полуулыбкой. И тот сенатор, что в молодости летал с авианосцев и даже чуть было не сжег один из них, судорожно бросил руку на пояс, где обычно висел табельный пистолет; и покрылся холодным потом, ничего на поясе не обнаружив.
Доктор философии и права не мог отвести взгляда от глубоко-синих глаз моряка. Спустя долгие двадцать вдохов наваждение рассеялось, и Бжезинский опустился на место, и тоже полез рукой в карман, откуда извлек обычный белый платочек, промокнул испарину.
— Вы привыкли к определенному виду шахмат, — сказал моряк почти сочувственно. — А случиться может, например, такое.
Картинка на скатерти засветилась, привлекая внимание. Все собравшиеся увидели на шахматной доске, вместо привычного комплекта фигур, по два ряда коней с каждой стороны. Лишь черный и белый короли оставались на положенных местах.