В груди у Тимофея нехорошо ёкнуло, словно застарелый механизм сломался:

— Аню? А чё с ней? — видя, что Али не торопится с пояснениями, Тим разозлился: — Да хорош темнить-то уже. Чё случилось, колись!

— Да я сам не знаю, честно. Истерика у неё какая-то была, бегала по лагерю, орала…

— Может, напугал кто? — Тимофей прищурился, чувствовал — Али что-то не договаривает. — А что орала-то?

Али отмахнулся:

— Да ерунда какая-то… «Отоидешь от руки моея… яко не имать ти солгати».

Тим нахмурился:

— Это на старославянском что ли? А че такого? Вы ж это… того… изучаете в своих универах.

Али посмотрел на него сурово:

— Не историк она, Тим, не историк. С чего ей заговор от трясовицы повторять посреди ночи?

Тимофей поморщился недоверчиво:

— Ч-чего?! Анька че, не историк, не археолог что ли?

Али закатил глаза:

— Что слышал. Певица она. Не знаю, зачем Оз её сюда притащил. И кричала она фрагмент заговора от трясовицы, лихорадки то есть, по рукописи Ефименко. Зачем он ей — не спрашивай. Не знаю все равно.

Он решительно направился к штабу археологов — большой палатке с квадратным тентом. Тимофей нагнал его у сетчатого полога:

— Так Аню-то куда увезли?

— Под Новороссийск или в Анапу куда-то, точно не знаю. Там, кажется, доктор у Оза знакомый или посоветовал кто… — археолог нервно дернул головой, прикрикнул: — Чего ты ко мне прикопался вообще? Нам-то с тобой какое дело?

Рявкнул ключ в дверях.

— Подъем, красавица. Уборная, процедуры, зарядочка, завтрак в восемь-пятнадцать, без опозданий, — пожилая женщина в белом халате по-хозяйски зашла в палату, проверила горшок.

Аня посмотрела на серое небо: