— Господи, за что мне это, — всхлипнула.
Руки, кожа на щиколотках, нещадно болели. Девушка подтянула брючины, всмотрелась: сине-багровые с кровоподтёками следы, симметричные и одинаковые на обеих ногах, шириной около пяти сантиметров. На запястьях такие же точно следы. Получается, пока она была без сознания, ее связывали? Зачем? Анна сдёрнула с себя верх пижамы, осмотрела тело. Холодные пальцы нащупали на рёбрах застарелые рубцы. Длинные, с неровными краями. Пять с одной стороны, семь с другой. Аналогичные шрамы обнаружились на предплечьях.
— Откуда это? — Она готова была дать голову на отсечение, что вчера этого ничего не было. Выходит, появилось сегодня.
Если это с ней сделали, пока она была под действием снотворного — или что там ей вкололи — следы должны были быть свежими. Они и болели бы иначе.
Анна передвинулась к окну, поставила ногу на батарею, подставив щиколотку единственному источнику света — луне. Присмотрелась внимательнее.
В синеватом свете кровоподтёки выглядели особенно жутко: кожа местами взбугрилась, опухла, под ней скопилась бурая жидкость. Анна собрала её на палец, осторожно надавив на рану, понюхала: кровь. Это, без сомнения, кровь…
Девушку не отпускала мысль, что все это — детали одной глобальной фальсификации. Правда, не понятно, кто её затеял и зачем. Она — не наследница огромного состояния, не обладательница редкого дара или артефакта…
Оглянувшись на дверь, девушка стянула с себя пижамные брюки. В груди похолодело, кровь прилила к вискам: ноги оказались исполосованы, изуродованы от бёдер до икр. Жуткие почти черные синяки, царапины, застарелые ссадины и шрамы от порезов.
— Да что это?! — Девушка села на кровать, схватилась за край одеяла, устало натянула на его на макушку и поджала колени к подбородку. Тело било мелкой дрожью, как от холода, в голове — туман, перед глазами — увечья. И понимание, что это не могло с ней произойти за несколько часов, пока она спала.
«Я, словно призрак», — ворвалось в сознание чужим голосом, зацепилось тревожной мыслью, повисло в холодном воздухе красной лентой. В голове вспыхнуло и погасло несколько тактов скатовской музыки. И лунно-прозрачный образ над кипящей черной волной.
Какие-то странные образы закрались в сознание, будто что-то давнее, позабытое.
Золотая степь в лохматых хвостиках ковыля, белёсое, выжженное солнцем небо. Ощущение полёта в груди, ритм бьющегося счастьем сердца. И разрывающий связки горячечный шепот:
«Будь ты проклят!»
Четвертая серия
Тимофей не курил. Однажды, много лет назад, когда начала работать в дельфинарии — попробовал за компанию. В тот день дельфин Даня не взял из рук Тимофея рыбу. Окатил его водой и презрительно уплыл на глубину. Вся стая поддержала бойкот, даже Тиша, молодой и всегда голодный дельфин, понуро поплыл за старшими, разочарованно щёлкнув языком. Бойкот длился до тех пор, пока Тим не почистил зубы и не съел на глазах всей серохвостой банды яблоко. С тех пор Тимофей не курил, но почему-то всегда держал пачку сигарет в бардачке. Когда нервничал — любил мять сигарету в руке.
Вот и сейчас, притулившись к забору, растирал пальцами едкий табак. И смотрел на неприметную калитку. Ровно в семь тридцать она тихо скрипнула, выпустив со двора тощего и долговязого восьмиклассника. Поправив на плече синюю школьную сумку, пацан неторопливо направился к автобусной остановке, на ходу доставая смартфон и распутывая наушники.
Тим сдунул перетёртый табак себе под ноги, пошёл следом, чуть ускоряя шаг. Догнав за углом, резко дёрнул на себя длинную ручку школьной сумки, одновременно перехватив парня за плечо и прижав к каменной кладке забора. Белые кнопочки наушников испуганно повисли на тощей шее.
— Здорово, Витёк, куда спешишь?
Долговязый оцепенел:
— Так в школу, алгебра первая…