Девушка вырвала руку, развернулась:

— Да не прикалывалась я, НЕ ПРИКАЛЫВАЛАСЬ! — Глаза искрились яркой синевой.

Торопов недоверчиво примолк, закусил губу.

Из головы не выходило, как несколько минут назад субтильная девушка разобралась с ним как заправская амазонка, несколькими ударами выбив почву из-под ног, заставив кататься по пыльному резиновому покрытию и хрипеть. Ладно, допустим, разыграла — кто их знает, этих столичных рокеров, может, она боксирует ежедневно. Может, она чемпионка по самбо. Может, на ее счету десяток разбитых о спины поклонников гитар.

Непонятно другое.

Он отчетливо видел, как изменилась, приосанилась ее фигура. Легкая, пружинистая походка завораживала, дерзкий разворот плеч, упрямый профиль превращали юную певицу в непокорную богиню. И полупрозрачная, как вуаль, дымка то смыкалась с Анной, становясь с ней единым целым, то отслаивалась. И тогда неверный свет фонарей путался в длинных, как щупальца цианеи, белых волосах призрака. Та, вторая, становившаяся ее тенью, ее продолжением, манила и отталкивала одновременно дикой, первобытной силой.

И в довершение всего, скрестив руки на груди, на поверженного дайвера любовались четыре призрака. Их образы мелькнули лишь единожды, но теперь Торопов точно знал, о чем рассказывала Лера из «Робкой звезды».

Чем больше он думал об этом, тем больше понимал, что в момент импровизированного спарринга Анна не была собой. Кем тогда?

«Неужели все-таки одержимость?» — укололо сомнение, заставив озадаченно отступить от девушки на полшага. — «Что, если она правда не в себе? Что, если опасна?»

А он ведь ее в дом привел.

Торопов озадаченно вздохнул и едва не столкнул Скраббл с тропинки — девушка внезапно остановилась у входа на веранду, резко обернулась к нему:

— Тим… Я боюсь. Эти странные знаки на теле — они усиливаются. Знаешь, почему я попросила забрать меня?

— Я последнее время стал жутко тактичным, не узнаю себя, — он облокотился на ограждение веранды. Мышцы пресса все еще ныли после хорошо поставленного удара девушки. — Жду, когда ты сама расскажешь.

— Сегодня после того, как мы расстались, главврач вызвал меня на беседу…

— А он и ночью работает? Прям трудоголик какой-то, — Тимофей иронично кашлянул, наткнувшись на взгляд Анны, смолк. Девушка продолжила:

— Он ввел меня в состояние гипноза. Я видела целиком тот сон, который меня мучает уже много лет. Сколько себя помню, мучает. Только всегда урывками, а тут целиком. Яркий, солнечный день. Я с мужчиной. Я… — она недоверчиво глянула на дайвера, словно примеряясь, насколько ему можно доверять, — я знаю, что люблю его неимоверно. Неистово.

Девушка перечисляла эпитеты один значительнее другого, описывала дивное чувство к кавалеру из сна, а Торопов ежился от предательского холода под ребрами, будто по спине ползет ледяная гадюка, заползает под кожу, скручивается болезненно там, где всегда было сердце. Анна не заметила, как потемнело его лицо, продолжала:

— Потом что-то меня напугало, я услышала конский топот. Чувство страха, опасности накрыло с головой. Пытаюсь убежать. Продираюсь через высокую, по пояс, траву. И меня сбивает с ног удар хлыстом. И потом удары сыплются без конца, до полусмерти. И знаешь что? Этот мужчина, с которым я была во сне? Я узнала его, впервые за все это время я увидела его лицо.

Девушка приблизилась к Торопову, заглянула в глаза, не понимая, отчего ее спаситель будто закаменел. Понизив голос до шепота, почти касаясь губами гладко выбритой щеки дайвера, произнесла:

— Главврач «Робкой звезды», Андрис Александрович Страуме. Вот, кто мне снится почти десять лет.