Наконец, Епифан меня заметил:

— А-а-а-а-а! Вероотступник! — хрипло сказал он, — приспешник нечистого!

— Сам такой, придурок! — ответил я, продолжая идти в густом, словно кисель, воздухе.

В кармане я сжимал шило с мощами святого Пантелеймона.

Ещё шаг.

— Дети мои! — воскликнул Епифан, видимо, заподозрив что-то неладное, — поразите бесовское отродье!

Вот урод, за отродье буду тебя сейчас убивать с особой жестокостью. Я сделал ещё шаг. Идти стало ещё труднее.

Тем временем люди начали поворачиваться ко мне. При этом все смотрели куда-то сквозь меня. Агитбригадовцы, кстати, тоже. Здесь же были и местные комсомольцы. Ближайший крестьянин крепко уцепился за рукав моего тулупчик, так, что я не мог даже пошевелиться. А ото всюду уже тянулись ко мне загребущие руки. Хорошо, что все были какие-то вялые, видимо для подзарядки Епифан и проводил эти молебны. Поэтому я принялся вырываться из цепких рук.

— Убейте его! — воскликнул Епифан истерическим голосом, — мы должны очистить этот мир от скверны!

И я понял, что просто не вынесу такую массу людей, когда они всё вдруг на меня попёрли.

— А-а-а-а-а-а-а-а!!! — внезапно с жутким визгом на Епифана выпрыгнула Настасья и воткнула ему нож в глаз.

Проповедник сектантов тоненько закричал, зашатался и со страшными хрипами стал оседать, пытаясь вырвать нож.

Человеческая масса сразу как-то замедлилась. Словно отупела.

Воспользовавшись этим, я легонько кольнул державшего меня крестьянина со словами «Изыди!» (так советовал мне Софроний). Тот как-то странно охнул или вздохнул и осел на пол. Я хотел проверить, жив ли он, но меня уже схватили другие руки. И того я кольнул, и следующего. Я методично, словно уборщица-перфекционистка в общественной бане, проходил мимо каждого сектанта, каждого колол и каждому говорил: «Изыди». Буквально через минут десять, все уже дружно лежали на полу, корчась в судорогах.

Агитбригадовцев я оставил напоследок. Да и то, только потому, что не совсем был уверен, как оно подействует на людей. А вдруг после моих «уколов» они все сойдут с ума? Или вообще умрут.

— Что с ними? — свистящим шепотом спросила Настасья, потирая ушибленную руку.

— Пока не знаю, — ответил я и похвалил, — а ловко ты его. И не испугалась!

— Испугалась, — всхлипнула Настасья и губы её задрожали.

Всё ясно — откат после сделанного.

Чтобы отвлечь её от истерики я велел: